— Вы рассердились на меня в тот вечер?

— За что?

— За то, что я вам сказал.

— Она умерла.

— А вы знаете, как?

Он покачал головой.

— Она приняла содержимое целого тюбика снотворного. Тюбик нашли потом в ванной комнате, а в стакане на ночном столике — несколько капель очень крепкого раствора.

Он слышал свой голос:

— Когда?

— Это будет известно после вскрытия.

Слово «вскрытие» не резануло его, не вызвало никакой реакции.

— Самоубийство. Это, во всяком случае, не подлежит сомнению.

— Почему?

— Потому что в комнате она была одна.

— С какого дня?

— Со среды.

— С которого часа?

— Она пришла туда в три часа.

Жанте переспросил:

— Одна?

— Одна. В пять часов она заказала бутылку шампанского.

Он перестал что-либо понимать. Кабинет, несмотря на казенную обстановку, начал казаться ему нереальным. Какая-то декорация, окруженная туманом. Пятна, линии, звуки. Он повторил:

— Шампанского?

Это было смехотворно. Они никогда не пили шампанского вместе, даже в день их свадьбы. Ему и в голову тогда не пришло заказать шампанское.

— Если бы вы посмотрели в левый угол комнаты, вы бы увидели почти пустую бутылку, а на столике — один единственный бокал. Люди из Восьмого сидят над этим делом с девяти часов утра.

В пять часов, в среду, он был еще в типографии Биржи, сидел, согнувшись над своей чугунной доской, а Жанна в этот самый момент должна была спуститься на улицу, чтобы купить ему вечернюю газету и то, чего не хватало к обеду.

— Платье… — проговорил он, подняв голову, хмуря брови.

— Которое? Если вы говорите о черном…

— Она была в черном платье…

— Она отдала его горничной вместе со своими старыми туфлями.

— Когда?

— Этого я не знаю. Спрошу у коллег. Они, разумеется, пригласят вас в полицейский участок VIII округа.

— А белое платье?

— Это было ее платье. И другие — тоже.

— Другие? Что другие?

— Другие платья. В шкафу нашли четыре. И белье, халаты, чулки, несколько пар обуви, две или три сумочки.

Ему хотелось встать, возмутиться, крикнуть этому толстяку, который, впрочем, говорил с ним мягким тоном, без всякой иронии: — Вы лжете!

Все происходящее было совершенно неправдоподобно. Уже самое отсутствие Жанны не вязалось с тем ее обликом, который он знал. Что же до ее смерти, то все, что ее окружало, казалось все более и более нелепым.

— Видите ли, Жанте, ваша жена уже давно жила в этой комнате. Больше года!

— Жила?

— Ну, занимала ее, если хотите, держала там свои вещи, регулярно там бывала.

— Она была снята на ее имя?

Он чуть было не поправился: «На мое имя?»

— На имя одного мужчины.

— Чье?

— Я еще не уполномочен назвать его.

— Это был ее любовник?

— Судя по словам гостиничной прислуги, они встречались там раз в неделю.

— Но она всегда ночевала только дома.

— В «Гардении» не обязательно проводить ночь. Это хорошо известная нам гостиница, многие пары встречаются там днем.

— Если так, этот человек мог…

— Нет! Я догадываюсь, что вы хотите сказать. Все слуги опрошены. Его ноги не было там ни в среду, ни тем более сегодня… Ему звонили. Его сейчас нет в Париже… И даже во Франции… Он очень далеко. Никто не входил в сорок четвертый, кроме посыльного, который принес цветы, заказанные лично вашей женой, и официанта, который в пять часов принес ей шампанское. Она приказала, чтобы никто ее не беспокоил… На следующий день, то есть вчера, в четверг, поздно утром, горничная все-таки постучала к ней, но, не получив ответа, решила, что клиентка еще спит. Днем ее сменила другая горничная. Но так как ей не оставили никакого распоряжения, она не входила в сорок четвертый, считая, что там никого нет… И только сегодня утром первая горничная забеспокоилась…

— Так что, возможно, она умерла еще в среду вечером?

— Это мы узнаем сегодня к вечеру, самое позднее — завтра утром.

Инспектор выколотил пепел из своей трубки прямо на пол.

— Это все, что я могу вам сказать. Возможно, мои коллеги из VIII округа сообщат вам что-либо еще. Возможно, что вы, со своей стороны, просмотрите ее вещи и бумаги…

— Какие бумаги?

— Ее переписку… Записную книжку с адресами…

— Она никому не писала.

— Это еще не значит, что никто не писал ей.

— Она никогда не получала писем.

Как могла бы она в их квартирке, где каждая вещь лежала на определенном месте, как могла бы она скрыть от него что бы то ни было? Они жили вместе с утра до ночи и с ночи до утра. Дверь между их комнатами всегда оставалась открытой, и каждый слышал малейшее движение другого, знал о каждом его жесте.

Он вспомнил, например, как однажды, часов около пяти, Жанна сказала ему из соседней комнаты:

— Хватит, Бернар. Это у тебя уже девятая папироса.