В 1964 году кубинское правительство наконец оставило попытки экспортировать ром с этикеткой «Бакарди», поскольку раз за разом сталкивалось с запретами на использование этой торговой марки то в одной, то в другой стране. Марксистское представление о том, что главное в предприятии «Бакарди» — это работники и оборудование, не дало лидерам революции увидеть, какую роль играет нематериальный актив — торговая марка. На внутреннем рынке еще можно было продавать ром под названием «Бакарди», по крайней мере, пока, однако высококлассный продукт, производимый на заводе «Бакарди» в Сантьяго, теперь назывался ром «Каней» — на языке индейцев таино это слово означает «Вигвам вождя». Однако смена названия не подхлестнула продажи рома за границей. Национализированная компания утратила практически все зарубежные заказы, которые семья Бакарди удовлетворяла за счет продукции сантьягского завода, и пока новым продуктом «Каней» не заинтересовались страны советского блока или западные покупатели, экспортные прибыли национализированной компании были пренебрежимо малы.

Теперь сантьягский ромовый завод входил в «Консолидированное предприятие по производству вин и спиртных напитков» («Empresa Consolidada de Licores y Vines») — крупный правительственный конгломерат, в который вошли все бывшие раньше частными компании по производству вина и спиртных напитков со всего острова.

«Консолидированное предприятие», в свою очередь, входило в масштабное министерство промышленности, во главе которого стоял сам Че Гевара; в министерстве работало более 150 000 человек, и оно объединяло свыше 3000 ранее независимых компаний. При той версии социализма, которую ввел на Кубе Че Гевара, кубинские предприятия были организованы очень иерархично и централизованно, так что отдельные руководители предприятий практически не имели возможности принимать самостоятельные стратегические или коммерческие решения. Проблемы жесткой вертикали власти усугублялись еще и сильной текучестью среди административных работников. У национализированной компании «Бакарди» в Сантьяго за первые три года, которые она провела в собственности правительства, сменилось четыре директора, причем никто из них не имел опыта управленческой работы, не говоря уже о познаниях в производстве спиртных напитков.

Кроме того, компании пришлось обойтись без ведущих профессионалов и инженеров, поскольку почти все они после национализации покинули страну.

Лаборатория при винокурне была закрыта, а научный контроль над качеством под руководством лучших инженеров «Бакарди», в том числе Хуана Грау и Мануэля Хорхе Кутильяса, практически прекратился. В конце концов торговое эмбарго, введенное США, и нежелание революционного правительства тратить драгоценные резервы твердой валюты на импорт товаров, привели к тому, что на производстве рома и пива в Сантьяго вскоре стало не хватать мелочей вроде этикеток и крышек для пивных бутылок. Тогда на предприятии перешли с крышек на пробки — но тут случился дефицит стекла, и невозможно было достать сами бутылки. Дефицит химических реагентов и запчастей неблагоприятно повлиял на процедуры обработки воды в винокурне и повысил риск загрязнения. Предприятие, которое так налажено работало под руководством семьи Бакарди, в первые годы после национализации не могло выбраться из череды кризисов.

Однако повлияло ли это сразу на качество рома, производившегося на старом заводе, — вопрос спорный. Пепин Бош и другие члены семьи Бакарди, жившие в Майами, утверждали, что любой ром, выпущенный на заводе при коммунистах, — продукт второсортный. В середине 1964 года канадский посол в Гаване написал Бошу с просьбой прислать ему шесть ящиков рома «Бакарди» семейного производства, и причина этой просьбы была для Боша очевидной. «Фидель делает плохой ром», — объяснил он журналисту «Майами Геральд». С точки зрения Боша любая оценка качества кубинского рома после 1960 года была нерасторжимо связана с более широким вопросом о режиме Кастро.

Однако в Сантьяго ветераны «Бакарди», в том числе и те, кто долгие годы был верен семье Бакарди, были оскорблены подобной предвзятостью. Мариано Лавинь, который пришел в компанию «Бакарди» в 1918 году, был особенно обижен. Он утверждал, что по меньшей мере в первые три года после национализации почти весь ром, разлитый в Сантьяго, был взят из запасов, которые правительство конфисковало у семейной компании в октябре 1960 года, а следовательно, это был в точности тот самый продукт, который продавала «Бакарди». Лавинь сказал, что рома из запасов хватило до самого конца 1964 года, пока в компании шла реорганизация.

Качество социалистической «Кока-Колы» стремительно ухудшалось, однако с ромом дело обстояло иначе. Эта отрасль промышленности на Кубе обладала глубокими культурно-историческими корнями, и многие ветераны производства рома на острове считали себя хранителями национального наследия, не имеющего отношения к политическим пристрастиям. Неважно, считали эти мастера себя верными fidelistas или нет — многие (по крайней мере, поначалу) гордились, что принимают участие в производстве подлинно кубинского продукта, — работники других сфер промышленности не всегда разделяли подобные чувства за одним важным исключением изготовителей сигар. Наконец, в производстве рома был и еще один аспект: это искусство, которым можно овладеть лишь с опытом, а не научиться в техническом институте, а среди работников «Бакарди», оставшихся в фирме после ее экспроприации, было достаточно людей, обладающих практическими познаниями, чтобы обеспечить некоторую преемственность в традиционных процедурах изготовления рома «Бакарди».

Склад для выдержки рома «Дон Панчо» — здание без окон, от пола до потолка набитое бочонками с ромом, — выглядело и пахло так же, как и в те дни, когда компанией руководили Эмилио и Факундо Бакарди Моро. Начальник склада Франсиско Айала, которого назначил на эту должность в 1959 году Пепин Бош, был на этом посту вторым с тех пор, как сам дон Панчо умер в 1940 году. Умберто Корона, начальник производства на заводе, занимал свое место еще при Бакарди, а знаменитый своим несговорчивым характером Альфонсо Матаморос по-прежнему смешивал ром. Матаморос относился к своей работе на ромовом заводе при социализме так же строго, как и тогда, когда компанией управляла семья Бакарди, и он сопротивлялся вмешательству бюрократовкоммунистов так же упорно, как в свое время — членам семьи Бакарди, приходившим на завод с уверенностью, что имеют право на знания технологий по праву рождения.

Однако важнейшую роль в том, что предприятие «Бакарди» продолжило работу, сыграл Мариано Лавинь. Никто не знал тонкости производства лучше него. Лавинь пришел работать в сантьягское отделение «Бакарди» в тринадцать лет, чтобы помогать матери после смерти отца. Поначалу он мыл бутылки, клеил этикетки, мыл полы и помогал плотникам делать бочонки и ящики. Все на фабрике называли его Марианито, и это уменьшительное имя сохранилось за ним на всю жизнь. Мальчик понимал, что его мать полностью зависит от тех денег, которые он приносит домой, и поэтому трудился до поздней ночи, так что в конце концов руководство обратило внимание на его серьезность и усердие. Понемногу ему стали поручать все более ответственные задания, а он быстро схватывал основы производства рома и мало-помалу узнал их не хуже членов семьи Бакарди. «Они меня баловали, — говорил впоследствии Лавинь о Бакарди. — Я был для них как приемный сын». Факундо Бакарди Моро, сын основателя компании и первый ее «технолог», еще занимался семейным делом, когда Лавинь пришел на работу в «Бакарди», и молодой человек не упускал возможности понаблюдать за работой мастера и перенять его знания. Хотя официального инженерного образования Лавинь не получил, но усвоил органолептические методы оценки качества рома — судил о нем по вкусу и аромату и даже по тому, как он ощущался на коже.