Французский ученый Рене Дюмон сформулировал проблему так: «Всякий, кто возражает против идей Кастро, немедленно впадает в немилость, поэтому, когда Кастро предлагает ошибочный шаг, никто не смеет протестовать, если не хочет лишиться работы».

Бывшая винокурня «Бакарди» в Сантьяго получила в рамках кампании «за десять тысяч тонн» 1970 года особое предписание — поставить 40 процентов рома, который будет продаваться по всей стране во время празднования в честь сбора урожая сахарного тростника. В апреле 1970 года Мариано Лавинь давал интервью по поводу этого задания корреспонденту газеты «Хувентуд Ребельде» и заверил его, что предприятие выполнит план. «В данный момент у нас есть определенные трудности с разливом, — сказал он, — но, если понадобится, выкатим бочки на улицы и дадим людям напиться прямо из крана».

Пожалуй, самым примечательным в задании по выпуску рома, которое получила винокурня в Сантьяго, было то, что она должна была поставить на празднования всего 40 процентов общего количества рома. За десять лет, прошедших после национализации предприятия «Бакарди», правительство придавало все меньше и меньше значения сантьягскому предприятию по сравнению с другими кубинскими компаниями, производящими ром. Кровопролитная схватка с корпорацией «Бакарди» и утрата торговых марок, очевидно, обескуражила Кастро и его команду. В последующие годы государственные власти ограничивались минимальным финансированием прежней собственности «Бакарди», сделав ставку на бывшего конкурента «Бакарди» фирму «Хосе Аречабала» из Карденаса, к востоку от Гаваны, которая производила ром «Гавана-Клуб».

Семейство Аречабала, в отличие от Бакарди, не стало расширять свое предприятие по производству рома за границы Кубы и, покинув остров после конфискации семейной собственности, уже не смогло поддерживать работу фирмы. Вероятно, кубинские власти понимали, что семейство Аречабала не окажет им сопротивления, и поэтому решили сделать упор в новой ромовой индустрии именно на инфраструктуру «Аречабала» в Карденасе, а не на старую винокурню «Бакарди» в Сантьяго. К 1970 году кубинское правительство строило рядом с фабрикой «Аречабала» новую винокурню. А главное – кубинские экономические власти предпочли сделать ром «Гавана-Клуб» экспортной маркой для всех государственных предприятий по производству рома на Кубе. К 1973 году даже качественный ром, произведенный на старой винокурне «Бакарди», продавался за границей с этикеткой «Гавана-Клуб», хотя ром, который производился для местного потребления, по-прежнему назывался «Каней». Когда ром «Гавана-Клуб» с революционной Кубы появился в Канаде, Мексике и некоторых странах Восточной Европы, наследники Аречабала не стали протестовать, и кубинские власти начали осторожно делать дальнейшие шаги.

Производство рома оказалось в числе светлых пятен на мрачном фоне несостоятельной кубинской экономики. В 1972 году корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Герберт Мэтьюс снова приехал на Кубу и посетил старую винокурню «Бакарди» в Сантьяго — он уже бывал здесь, поскольку прежде дружил с Пепином Бошем. Мэтьюс попробовал тамошний продукт и написал, что, по его мнению, руководство предприятия сделало должные выводы из тех трудностей, с которыми они столкнулись вскоре после того, как компания была экспроприирована кубинскими властями. «Я как любитель рома, — заключил Мэтьюс, — сказал бы, что качество его осталось прежним». Несомненно, такой вывод рассердил Пепина Боша — но их дружба и без этого расстроилась уже много лет назад.

Во время недолгого визита на старую винокурню «Бакарди» Мэтьюс определенно не разглядел главного — того, как часто тамошние ветераны конфликтовали с государственными властями по поводу планов производства рома. Усилия Мариано Лавиня и других продвинуть экспорт кубинского рома в страны соцлагеря, очевидно, увенчались успехом, поскольку в течение нескольких лет в этих странах был высокий спрос на этот продукт. Государственные власти постоянно принуждали руководство ромовых предприятий повысить производительность. Однако на старой винокурне «Бакарди» они столкнулись с жестким сопротивлением самого Лавиня и Умберто Короны, руководителя производства. Оба они отважно противостояли правительственным чиновникам, которые требовали сократить длительность выдержки рома и разводить выдержанный ром, чтобы его хватило на более долгое время — то же самое предлагал несколько лет назад Че Гевара. Корона, который овладевал мастерством еще при Бакарди, настаивал, что любые изменения в процессе выдержки или в рецепте рома приведет к ухудшению качества. Когда в 1988 году кубинский журналист Леонардо Падура интервьюировал бывших работников «Бакарди» в Сантьяго, они сказали, что «бесконечная преданность» Короны в конце шестидесятых и в семидесятые годы предотвратила «неизбежное крушение» сантьягского ромового наследия.

Корона изо всех сил сопротивлялся плану удвоить производство рома ради бахвальства. На первый взгляд эта идея была вполне разумной, однако привела бы к преждевременному разливу старых ромов. Умберто Корона отказался выпустить даже литр рома, рецепт которого отклонялся бы от утвержденного, и тем самым спас будущее ромовой индустрии в Сантьяго.

Однако старые бойцы эпохи Бакарди один за другим умирали или уходили на покой. Мариано Лавинь скончался в 1977 году, проработав в ромовой промышленности почти шестьдесят лет. Он до самого конца сохранял деятельный образ жизни и был похоронен как герой Кубы — элегантная похоронная процессия отошла от дверей старой винокурни «Бакарди», куда сотни работников пришли отдать последние почести ветерану, и двинулась на кладбище «Санта-Ифигения» под покровом листвы и цветов. Старый коллега Лавиня по «Бакарди» Альфонсо Матаморос уже давно уволился, не выдержав постоянного вмешательства государства в процесс производства. Давно миновали дни, когда ему доверили ключ от винокурни и он мог приходить и уходить на работу, когда вздумается. Новая система была насквозь бюрократична и стремилась все контролировать, и Матаморос стал всего-навсего очередным работником винокурни, от которого требовалось соблюдать регламент, установленный министерством промышленности.

При социализме весь процесс изготовления рома был расписан на определенные этапы, которые затем подробнейшим образом детализировались и превращались в совокупность трудовых стандартов. Приемы и методы, которые в эту семейства «Бакарди» были неофициальными, стали обязательными и были перечислены в брошюреруководстве, как будто изготовление рома можно было так регламентировать, что особые умения и опыт уже не требовались. Технические нормы, которых надлежало придерживаться при мытье пробок и наклеивании этикеток, были прописаны почти так же подробно, как и инструкции по выдержке aguardiente и фильтрации рома, так что на усмотрение мастера почти ничего не оставалось. Прием оценки рома по аромату и ощущению на ладонях — так поступали и Даниэль Бакарди, и Мариано Лавинь, — уступил место процедуре, описанной в руководстве: «Когда необходимо произвести определенный тип рома, прежде всего следует запросить с соответствующего склада для выдержки нужное количество согласно указанной дате…» Старая винокурня на Матадеро стала теперь частью Административной единицы № 1, подразделения Сантьягского объединения производителей напитков, которое, в свою очередь, подчинялось Провинциальному правлению производителей алкогольных и безалкогольных напитков.

Однако santiagueros называли ее не иначе как «завод «Бакарди»».

Этот старый господин появился в здании «Бакарди» в Майами незадолго до полудня, облаченный в элегантнейший белый льняной костюм на излюбленный манер кубинской аристократии. Ему было уже девяносто лет, он был лыс и опирался на трость, однако по-прежнему держался с некоторой надменностью. Оглядевшись из-за роговых очков, старый господин увидел своего внучатого племянника Хосе Аргамасилью Бакарди, подозвал его и велел составить ему компанию и выпить в баре компании.