– Алекс, ты куда? – Кажется, кто-то не хочет, чтобы я ушел… Надеюсь, моя попытка помахать рукой будет понята правильно: мой язык сейчас не лучший помощник в общении…

По всем законам физики я не должен был спуститься по лестнице, умудриться отдать честь дежурному и выйти на улицу. Виновником этого парадокса была невероятная легкость моего туловища, что и позволяла мне не падать, кажется, одним только усилием воли.

Вечер качнулся мне навстречу. Пожалуй, сейчас мне было все равно куда идти, вверх или вниз, единственный маршрут, который мне было не осилить – это движение по прямой… Будь я лошадью, мне было бы легче. Пословица «пьет как лошадь» возникла не на ровном месте: четыре ноги способны имитировать трезвость гораздо лучше двух.

Пустынные улицы ночного Киева…

После захода солнца самые большие города уменьшаются в размерах, прячась в собственной тени. Каждый звук становится важен, каждый слышен. Один человек в ночном городе – фактически толпа, а уж две повозки, несущиеся в сторону Лядских ворот, были равносильны полномасштабному вторжению. Хотя – какое мне дело до развлечений младших отпрысков дворянских родов? Стук копыт лошадей, запряженных в приближающиеся экипажи, прорвал женский крик, который у меня почему-то никак не хотел вязаться с весельем… Был бы трезвым – не обратил бы внимания, но я был страшно далек от этого состояния.

Господин лейтенант в отставке под влиянием спиртного, решил разобраться, что же это такое происходит в двух шагах от комендатуры. Возница первой повозки был выбит из колеи, когда увидел мужскую фигуру с мечом в руках, выросшую посредине дороги. Выбита из колеи – буквально – была вся повозка. Была какая-то особая красота в том, как медленно, даже с особой грацией повозка кренилась набок. Сначала лошади шарахнулись от меня, затем, остановившись, они как будто ждали, когда опрокидывающаяся повозка, заканчивая свое движение, не потянется за ними, а потянет их за собой. Лошадей было жалко. В меру своих возможностей аккуратно обойдя поверженных непарнокопытных – дабы не лягнули, я понял: судя по вылезающим из экипажа господам мужского пола, женский крик доносился не из него. Второй экипаж остановился неподалеку – без последствий. Я, кстати, давно заметил, что вторым быть очень выгодно. Дверца открылась как раз в тот момент, когда я должен был подойти к ней настолько близко, чтобы, по всем расчетам сидящего внутри, получить удар этим орудием на петлях. Я не успел – просто не смог подойти вплотную к дверце – и она бесполезно просвистела передо мной. Ничего не попишешь – алкоголь замедляет реакцию. Меч мой свистнул в ответ на движение двери и, естественно, тоже задержался, а вот голова, которая высунулась навстречу моему клинку, явно поспешила. Безобразный удар получился, что-то из техники школы пьяного меча. Ранение в горло – крайне неприятная вещь: кровь брызжет, противник все не угомонится, будто пока всё вокруг не заляпает своей кровищей, не может спокойно умереть. Но мне сейчас было как-то все равно. Следующей из повозки вышла девушка, которую я бы наверняка узнал, если бы ее лицо из-за немыслимого количества кровоподтеков не напоминало маску, слепленную на скорую руку из глины. Чтобы попытаться помочь ей встать на ноги, мне не нужно было знать, кто она. На какой-то момент её неспособность держаться на ногах уравновесила перманентную попытку моих ног разъехаться в стороны, как у только что рожденного бычка.

Довольно глупо так резко протрезветь как раз в тот момент, когда у тебя на плече кусок ничего не соображающего мяса, а перед тобой – пять клинков в руках у крепких ребят, полных решимости поквитаться за только что прирезанного товарища… С другой стороны, может, они так за повозку обиделись, люди всякие бывают. Трезвость всегда не вовремя. Парой минут раньше – и я бы в гордом одиночестве уже спускался по родной Прорезной… Парой минут позже – и я бы не нервничал…

Не раз читал, как один герой расправляется с тремя, четырьмя, да что там – с десятком бандитов. Собственно, если бандитов меньше десяти, то и рассказывать не о чем. Судя по книжкам, мы сейчас должны были бы вступить в непритязательную беседу, в ходе которой, оскорбив друг друга (возможно, даже в стихах), перешли бы к не менее эстетскому сражению, демонстрируя умение красиво падать, прыгать, перебрасывать меч из руки в руку и получать умилительные ранки, главная задача которых раскрасить наши белоснежные рубахи. Кстати, у моих противников с белыми рубахами все было в порядке, а вот у меня – напротив. К чему бы это? Может, обойдется?

Видно, цвет рубахи и вправду имеет значение – две стрелы, воткнувшиеся в землю между мной и белорубашечниками, намекнули им о дистанции, которую надо выдерживать. Я не обернулся посмотреть, кто это сыграл роль моего ангела-хранителя. Марат тем временем выпустил еще две стрелы, что окончательно охладило пыл моих несостоявшихся убийц…

– Ну, что, Алекс, делать будешь? Теперь ты влип по маковку…

Картина моего влипания была достаточна живописна – перевернутый экипаж, тело, лежащее в луже крови, и барышня, уже почти сползшая на землю… Мне будет очень трудно объяснить, что это тело перестало быть человеком исключительно в силу собственного желания напороться на мой меч… Да и не приходилось сомневаться в том, какую версию преподнесут его товарищи.

Алехин присел на корточки рядом с трупом и брезгливо, за волосы, повернул к себе лицо, чтобы в свете фонаря, который кто-то из гвардейцев прихватил с собой, рассмотреть мою жертву.

– А ты по мелочам не размениваешься, Алекс… – Что-то мне расхотелось узнавать, кого это я познакомил со своим клинком, но глаза уже действовали самостоятельно.

– Это же сын Киселя. Алекс, объясни, как ты мог не узнать сына Киселя?!

Скорее я бы не узнал собственное отражение в зеркале, чем Борюсю – сына Киселя. Гаже создания этот город не знал. Что ж, по крайней мере мой случайный выпад не задел невинного, хотя, глядя на лицо девушки, которая по-прежнему цеплялась за меня, я с трудом вспомнил слово «невинный». Борюся с компанией ехали развлекаться, а тут хрясь – и все забавы остались в прошлом.

– В комендатуру этих, – бросил Алехин подоспевшим бойцам и обернулся ко мне, – Ну что, повезли твою барышню к Лейзеровичу?

Что ж, клиника Лейзеровича – самое правильное место для моей нежданной спутницы. Выбрать правильное место для меня – значительное сложнее, что-то подсказывало мне, что ребята, задержанные гвардией, пробудут в комендатуре ровно до восхода солнца. А между тем моментом, как они выйдут за ворота, и тем, когда их товарищи выйдут на мои поиски, пройдет не больше пяти минут.

– Алекс, кто эта барышня?

Барышня-барышня, скажи, как тебя зовут? Барышня лишь тихо-тихо постанывала, говорить она сможет не скоро… Черт, я знал кто это. И везти эту вовсе не барышню надо было явно не к Лейзеровичу. Хотел бы я знать, как гамадрилы Борюсика умудрились с ней совладать, да и вообще решиться на такое.

– Алехин, ты что не узнал Веронику с Лысой Горы?