Вечером 25-го, после предварительной разведки маршрутов движения судов, которые ходили тут без каких-либо предосторожностей, Грищенко приступил к минной постановке. Шесть мин вышли нормально в точке 55.08,7 с.ш./13.05,V в.д., но якорь седьмой заело в трубе, и уже вышедшая мина волочилась за подлодкой в течение 30 минут, пока не выпала в произвольном месте. Затем были выставлены еще две банки из четырех и девяти мин (точки 55.06,4 с.ш./13.18,VIII в.д. и 55.06,3 с.ш./13.ХIХ в.д. соответственно). В результате получилось, что неисправность помешала лодке перегородить узловую точку фарватера «грюн 05» — первая банка встала западнее ее, а две последующие — восточнее. Подорваться на них могло только сошедшее с фарватера судно. Это произошло ночью 28 августа с немецкой трехмачтовой шхуной «Вальтер» (167 брт). Пять членов ее команды погибли при взрыве, спасся один капитан, утверждавший, что его судно было потоплено торпедой. В штабе «Морской станции Балтийского моря» отклонили эту версию, поскольку не было никаких сведений, подтверждающих присутствие в данном районе советских подлодок, да и сама атака на такое мелкое судно выглядела сомнительно. Впрочем, подрыв его на мине, выставленной с углублением 2,4 м, также не может не вызывать вопросов и заставляет предположить, что судно, возможно, наскочило на плавающую мину. В конечном итоге причину гибели приписали британской донной мине, хотя глубина моря в точке подрыва и превышала 50 метров. Мины «Фрунзевца» никого не беспокоили до 22 октября, когда тральщик «М 1906», осуществлявший поиск нашей подлодки «Д-2» после торпедирования ею парома «Дойчланд», не обнаружил плавающую мину типа ПЛТ в непосредственной близости от места постановки первой банки. В район срочно была направлена 15-я флотилия тральщиков с задачей протралить весь участок между точками «грюн 06» и «грюн 05», а также уходивший на юг «фарватер № 51» на расстояние 5 миль. Траление, выполненное в течение 23–24 октября, показало полное отсутствие мин — очевидно, к тому времени они все уже сорвались с якорей вследствие плохого изготовления или подготовки в базе. Куда большее беспокойство причиняли немцам донные мины, выставляемые регулярно британской авиацией. Именно на них 25 сентября погибла шхуна «Франц Бомке» (бывшая голландская «Флидервеен» — 55.21,4 с.ш./12.59,II в.д.), и 30 марта 1943 года подорвалась немецкая подлодка «U416» (точка 54.55 с.ш./14.4,V в.д.). Обе их ранее причисляли к результатам постановки «Л-3», причем не только отечественные, но даже зарубежные историки.

Тем временем поход «Л-3» продолжался, но чем дольше он длился, тем больше происходило событий, которые невозможно было объяснить. В частности, торпедную атаку поздно вечером 26 августа в 10 милях южнее шведского порта Истад. Грищенко утверждал, что он из надводного положения выпустил 4 торпеды с интервалом в 14 секунд по кильватерной колонне из трех судов, после чего наблюдал два попадания в разные пароходы. Стоит заострить свое внимание на том, что атака производилась с дистанции 15 кб, угол упреждения брался 15 градусов, а скорость целей оценивалась в 18 узлов, что фактически вдвое превышало среднестатистическую скорость транспорта того времени. В месте атаки действительно находился судоходный «фарватер № 59», но на этом совпадения донесения командира с реальностью и заканчиваются. Во-первых, ось фарватера пролегала с запада на восток, а не с севера на юг, как показал Грищенко, во-вторых, немцы не только не потеряли судов в эту ночь, но даже, как указывалось выше, не зафиксировали нападения. Остается предположить, что целью атаки являлись рыболовные траулеры, не оснащенные радиостанциями и принявшие произошедшие на расстоянии взрывы за самопроизвольное срабатывание взрывателей донных мин. Обрадовавшись отсутствию преследования, командир увел субмарину на восток от Борнхольма, где 29 августа, во время покладки на грунт, экипаж произвел смену лопнувшей крышки цилиндра дизеля. После этого командир собирался уйти еще на 30–40 миль восточнее и передать радиограмму о потоплении двух транспортов, но комиссар высказался против, и подлодка осталась в прежнем районе. Грищенко решил вернуться к южной оконечности Эланда — туда, где 22 августа он слышал шумы конвоя. «Историческая встреча» состоялась днем 1 сентября в 25 милях юго-восточнее южной оконечности Эланда. На горизонте показался идущий на юг конвой, включавший восемь транспортов, и миноносец типа «Фальке». Сначала в 17:12 Грищенко двумя торпедами «потопил» корабль охранения, а спустя 20 минут 4-торпедным залпом с дистанции 15 кб «отправил на дно» транспорт. Любопытно отметить, что после потопления миноносца конвой не изменил своего курса, продолжая обреченно идти навстречу опасности. Крайне затруднительно прокомментировать этот двойной успех какими-либо иным словом, чем «фантастика», — на этот раз в немецких документах отсутствуют не только факты потерь и обнаружения подлодки, но даже данные о том, что в этом месте вообще осуществлялось какое-то судоходство!

Избавившись от всех мин и торпед, Грищенко начал возвращение в базу. К устью Финского залива он подошел в ночь на 5 сентября и приступил к форсированию тем же путем, что и выходил, — вдоль опушки финских шхер. В 06:15 6 сентября при пересечении заграждения «Насхорн-11» подлодка коснулась минрепа, а затем над ней прогрохотал громкий взрыв, не сопровождавшийся, однако, существенными повреждениями. Подводникам повезло: лодка оборвала минреп мины UMA (вес ВВ 30 кг), которая взорвалась при всплытии на поверхность в 13–15 м от верхней палубы корабля. И все-таки, как показали последующие события, этот взрыв чуть было не стоил «Фрунзевцу» жизни. В результате сотрясения на лодке разошлись швы топливно-балластных цистерн, и на поверхности показался предательский масляный след, перемещавшийся вместе с кораблем на восток. Уже через полтора часа трофейный бомбардировщик СБ финских ВВС сбросил в голову следа две бомбы, взрыв которых повредил рубочный люк и разбил множество лампочек. Новые взрывы были зафиксированы в 10:43 и около 14 часов, но в последнем случае они произошли вдалеке от подлодки. Вышел из меридиана гирокомпас, разошлись швы некоторых трубопроводов, но экипаж мужественно устранил все повреждения. Поскольку акустик в этот момент докладывал об отсутствии шумов винтов, все взрывы Грищенко приписал взрывающимся на расстоянии от корпуса противолодочным антенным минам, о наличии которых у немцев доподлинно известно не было. К счастью для экипажа «Л-3», вечером погода засвежела, сделав след менее заметным и не дав возможности принять участие в преследовании финским сторожевым катерам. К утру 8-го «Фрунзевец» дошел до минного заграждения «Зееигель», где в 00:44 над ним вновь прогрохотал взрыв — на этот раз действительно мины. Поскольку мина ЕМВ с зарядом ВВ около 100 кг взорвалась над корпусом на удалении примерно 27 м от верхней палубы, на подлодке не разбились даже лампочки. Острословы по этому поводу окрестили свой корабль «первым в мире подводным тральщиком». Вечером наши сторожевые катера встретили субмарину в нескольких милях западнее Лавенсари и привели ее в бухту острова.

Командование очень высоко оценило результаты похода «Л-3». Лодка прошла 1389 миль над и 856 под водой, в Финском заливе пересекла 60 линий мин, несколько раз подорвалась, но смогла вернуться без серьезных повреждений. Впоследствии это дало Грищенко повод назвать крейсерство «Фрунзевца» «походом смертников». Считалось, что только торпедным оружием лодка потопила четыре транспорта водоизмещением 41 тыс. тонн и миноносец. Успех минной постановки тогда оценили в два судна в 15 тыс. тонн. На рубке появилась цифра «7», на груди у моряков — ордена. 15 человек, включая Грищенко, были награждены орденами Ленина [101] , 15 — Красного Знамени, 24 — Красной Звезды. Знаменитая ленинградская поэтесса Ольга Берггольц посвятила «Фрунзевцу» стихотворение «Подводная лодка уходит в поход». Другое стихотворение — «Встреча героев» — написал Борис Тимофеев. Героизму моряков посвящалось множество очерков и почти весь выпуск газеты «Красный Флот» от 22 сентября. Они были пересыпаны фразами типа «Подводники учатся у своего командира, перенимают стиль его действий»… «Грищенко не тратит зря ни одной торпеды»… «Грищенко, в котором краснофлотцы души не чают» и т. д. Художник Гуляев написал большое живописное полотно о торжественной встрече «Л-3» после боевого похода в Кронштадте. Чувствовалось, что пропагандистам как воздух был нужен пример командира героического корабля. Для этого Грищенко подходил как нельзя лучше. Большой природный ум и личное обаяние в сочетании с чувством юмора, академической образованностью и интеллектом не могли не вызвать восторга у представителей творческой интеллигенции от общения с ним.

И все-таки полного удовлетворения у командования этот выход не вызвал. В изложении комбрига A.M. Стеценко претензии звучали следующим образом: «Командир ПЛ действовал на позиции правильно и смело, но недостаточно настойчиво. К его ошибкам следует отнести: отказ от атаки ПЛ противника и отказ от атаки ТР, за исключением атаки танкера 18.08 до постановки МЗ-Б из-за опасения повреждения минных труб при преследовании силами ПЛО. При форсировании Финского залива ПЛ следовало идти по глубинам не 17–20 метров, а по значительно большим глубинам, что особенно вызывается наличием антенных мин противника». Дальше пошли в политотделе бригады. «Несмотря на большой успех ПЛ, — писалось в одном из политдонесений, — все лее следует отметить, что командование подлодки в выполнении боевого задания не проявило должной настойчивости, инициативы и тем более дерзости, что могло еще больше увеличить боевой успех подлодки». Под последним подразумевалась любовь Грищенко к стрельбе четырехторпедными залпами. Позднее в своих мемуарах и книгах бывший командир «Л-3» саркастически высказывался по поводу понимания политработниками метода стрельбы «с временным интервалом» [102] , но в главном они были правы: то, как производил свои залпы Петр Денисович, больше напоминало стремление побыстрей избавиться от боезапаса.

Стараясь потопить как можно больше целей, подводники Балтики стреляли на протяжении всей кампании исключительно одно- и двухторпедными залпами, и лишь один Грищенко использовал четырехторпедные, причем дважды. Может, это было необходимо по условиям тактической обстановки? Скорее напротив. Совершенно непонятно, чем была вызвана необходимость стрелять таким залпом ночью 26 августа по неохраняемой кильватерной колонне судов да еще с дистанции в полторы мили, когда ничего не мешало подойти ближе и расстрелять пароходы если не артиллерией, то прицельными торпедными выстрелами? Почему 1 сентября потребовалось выпускать четыре торпеды по головному в конвое транспорту с дистанции 15 кб, если можно было стрелять по одному из концевых судов двухторпедным залпом с гораздо меньшей дистанции (именно так был потоплен «Ц.Ф. Лильевальх»)? Ответов на этот вопрос ни сам автор мемуаров, ни кто-либо из его адептов не дает. Не вспоминают они и о том, что, действуя в схожих условиях у побережья Швеции, «Щ-317» под командованием Н.К. Мохова уничтожила три и повредила одно судно, «С-7» под командованием С.П. Лисина потопила два транспорта, а затем еще два у берегов Прибалтики, и это несмотря на то, что лодки не были оснащены минным оружием. Таким образом, если отбросить приписки, поход «Фрунзевца» оказался походом нереализованных возможностей, и главную ответственность за это, безусловно, нес командир.

Поскольку подлодка не получила серьезных повреждений, а ее экипаж приобрел боевой опыт, у командования не мог не возникнуть соблазн до конца кампании повторно использовать субмарину. К тому моменту в штабе накопилось достаточно информации о маршрутах движения немецких конвоев, и потому «Л-3» предписывалось выставить минное заграждение на подходах к острову Уте, а затем сменить подлодку «С-12» на позиции между Мемелем и Виндавой. «Фрунзевец» вышел из Кронштадта вместе с «Щ-304» в ночь на 28 октября и спустя сутки, погрузившись в 1,5 мили западнее Лавенсари, начал самостоятельное форсирование залива. За прошедшее время враг значительно усилил свои минные заграждения, в результате чего «Щ-304» погибла, так и не сумев выйти в открытое море, а «Л-3» вечером 30 октября подорвалась на мине. К счастью, заграждение, на котором произошел подрыв, было выставлено еще в 1941 году против надводных кораблей, и субмарина, осуществлявшая форсирование на глубине 50 м, не получила серьезных повреждений. Вечером 1 ноября корабль вышел в открытое море и сразу же направился к Уте. В дневные часы следующих суток Грищенко без происшествий выставил на подходном фарватере к острову половину своего минного магазина и остался пронаблюдать за результатами. Конвои здесь ходили не каждый день, зато регулярно, поскольку у Уте начинался шхерный фарватер, ведущий к крупному финскому порту Турку. Командир «Л-3» утверждал, что уже вечером 2-го он слышал отдаленные взрывы, а на следующие сутки наблюдал оживленное движение в этом районе. На самом деле противник продолжал оставаться в неведении о появлении мин на этом важном узле коммуникаций. 3 ноября по фарватеру могли проходить тральщики немецкой 1-й флотилии, которые незадолго до этого охотились на «Д-2», а вечером 1 ноября атаковали какой-то объект на дне, по-видимому, остов затонувшего судна. Ближайший конвой прибыл к Уте 4 ноября, а на следующий день в море вышел обратный конвой в южном направлении. Так продолжалось до 17 ноября, когда подводный взрыв сильно повредил немецкий транспорт «Гинденбург» (7888 брт). Судно, перевозившее тысячу советских военнопленных, было взято на буксир и поведено в Турку, но спустя двое суток переломилось и затонуло в проливе между островами Корпо и Науво. При взрыве погибли три охранника, шесть членов экипажа и столько же пленных, а еще 13 пленных получили ранения при подавлении вспыхнувшего утром 18 ноября стихийного восстания. Поскольку немецкое командование посчитало причиной взрыва на «Гинденбурге» попадание торпеды, траление в районе не проводилось, но тот факт, что по фарватеру прошло несколько конвоев прежде, чем подорвалось крупное судно, наводит на мысль, что мины встали на глубину больше заданной. Поскольку больше ни одного подрыва по координатам постановки «Л-3» не произошло, следует предположить, что остальная часть поля разрядилась естественным порядком.

Еще днем 3 ноября, убедившись в «успехе», Грищенко повел свой корабль к Мемелю. Он прошел мимо порта, вышел к Куршской косе, где сумел установить местонахождение «фарватера № 83», и днем 5-го выставил там семь мин одной банкой. Эта постановка также оказалась результативной — 9 декабря здесь в результате подводного взрыва затонуло со всем экипажем судно «Эдит Боссельман» (952 брт). С проплывавшего рядом парохода заметили взрыв и сообщили о визуальном обнаружении подлодки, для поиска которой немецкое командование послало три миноносца и тральщик. Реально же никаких подлодок после «Л-3» в Балтийском море не было — из-за начала ледостава в Финском заливе наше командование еще 13 ноября поспешило отозвать их в базы. Возможно, что на этом же заграждении позднее погибли суда «Тристан» (1766 брт) и «Грундзее» (866 брт). Они пропали без вести в юго-восточной части Балтийского моря 5 и 6 февраля соответственно, однако то обстоятельство, что между моментом постановки и гибелью прошел сезон зимних штормов, неизбежно разрядивших минную банку, делает такое предположение весьма сомнительным. Еще менее вероятна гибель здесь пропавшего без вести 2 декабря судна «Диршау» (762 брт) — на следующий день его спасательный круг был обнаружен на берегу у мыса Брюстерорт. Предположение, что круг за сутки проделал 35 миль по прямой в юго-западном направлении, можно отнести к разряду ненаучной фантастики. Впрочем, и одно погибшее судно на семь поставленных мин не такой уж плохой результат.