– Я потомок вашей Полюшки. Ее пра-пра, ну не знаю, как там -внучка в общем. Мы явились из будущего из 21 века, чтобы помочь влюбленным и вернуть брошь и серьги озеру.

– Не о той ли броши и серьгах ты говоришь мне, что две сестры в воде нашли?

– О той. Эти две вещи должны быть вместе и принадлежать озеру.

– Ой, не верю я тебе! Чтой-то заливаешь ты, девка! Как можно из какого-то там будущего к нам сюда прилететь.

– Да не прилетели мы. Мы из озера к вам и пришли. С помощью той самой броши, что лежит сейчас в туалетном столике Полины.

– А откель тада она у тебя-то взялась?
– не поверила ей бабка.

– Эта брошь передавалась из поколения в поколение. И вот досталась мне. Ее никто никогда не носил. А я первая надела ее и оказалась тут, у вас. Да еще встретила любимого.

– А кто он - любимый то?
– уже хитро улыбаясь, спросила старуха, - не тот ли голый мужик, что у моей Полюшки одежу стибрил?

– Он.

– Говорила она, что он на князя смахивает, да прям как две капли воды!

– Да. Он тоже потомок вашего молодого князя.

– Так, где он щас-то? Не он ли там с моей ягодкой в кустах-то?

– Нет. Не он. Он со мной был и меня за место вашей Полюшки к вам послал, пока они там с князем дела свои обделывали.

– Эх, охальники! Дела! Каки таки дела! От ентих дел девок грязью мажут, да замуж не берут. Да еще от них детки родятся, от дел энтих ваших!

– Так это же хорошо, что детки родятся. Вот родятся у князя и барышни детишки, будете и их в колыбельке качать.

– Да кто мне их отдасть-то? Не выдаст барин Польку за князя. Скроет все и уедет она в Петенбурх. А князь на нашей Марии женится.

– Нет. Не женится. Все не так будет. И если вы нам поможете, то всем хорошо будет. И любимая ваша воспитанница счастлива будет и мы с Владимиром, наконец, домой уйдем. Нам тоже надо детушек рожать и воспитывать. На том и род держаться будет.

– Так, чья ты потомка-то? Не поняла я?

– Думаю, что Полины. Ведь Мария замуж не выйдет в ближайшее время. А может, и нет. Надо у Оксанки спросить. Она все знает, у нее отец колдун был. Только умер он вчера.

– Туда ему и дорога!
– воскликнула старуха, но все же перекрестилась.

– Ладно, говори, чаго делать-то надо, а там видно будет.

– Сначала бабушка, не говорите никому, что я не ваша Полина, и что князь, на балу не настоящий будет.

– Ладно, помолчу пока. А когда мое дитятко-то вернется?

– Не скоро еще. Они сейчас в охотничий домик князя уйдут. Там и поживут пока. А за место нее я буду.

– Так поймет материнское сердце, что не дитя ты ей.

– Так ведь внучка, вроде как я! Авось не поймет!

– Ну, а как звать-то тебя, величать?

– Поля я, Полина. Как и ваша воспитанница. А по святкам Аполлинария.

Старая нянька, удивленно посмотрев на девушку, смахнула слезу и, поцеловав ее в макушку, сказала:

– Теперь верю. Наша ты, родная, Полюшка, - и заплакала... Потом, успокоившись, деловито оглядела ее всю и сказала, - не порядок! Ушки-то у тебя не проколоты! Вот и еще одно различие! Да это мы сию минуту поправим!
– она вынула из висевшей на стене маленькой подушечки большую булавку, зажгла свечу, прокалила острие на огне и, оттянув Полине мочки ушей, мигом их проколола. Полина вскрикнула и схватилась за уши, а нянька открыла ящик туалетного столика и, взяв из шкатулки золотые сережки, вдела их в маленькие дырочки.
– Вот и все! Теперь тебя никто от моей ягодки не отличит!

Мария сидела в своей спальне, готовясь ко сну. Она расчесывала волосы и любовалась на их блеск и красоту. Единственно чем наградила ее природа - это ее чуть рыжеватые густые волосы. Они ниспадали ей на плечи, ложась волнистыми прядями, и блестели в свете свечи. Лицо у нее было миловидным, но лишенным изюминки. Глаза всегда были словно потухшими, правда, цвет их, напоминающий грецкий орех был не плох. Она всегда казалась грустной, и поэтому на нее мало кто из мужчин обращал внимание. В прошлую зиму они с семьей жили в Петербурге. И на скольких балах она не побывала, жениха так и не нашла. На танец ее приглашали обычно из вежливости и всего один раз, так как она от природы еще и немного прихрамывала. Это сказывался врожденный вывих бедра. И хотя с ней тщательно занимались и доктора, и учителя танцев, все же это было слегка, но заметно. Хотя она и была, как считали все окружающие барышней-тихоней, она обладала жгучим темпераментом. Ее не устраивала тихая жизнь в глуши, она мечтала о столице, балах, раутах. Мечтала, чтобы у нее был свой салон, куда бы съезжалась вся знать, она мечтала блистать в свете, но этого ей, видимо было не дано. Полинка дура, думала Мария, вспоминая ее вздохи по князю Владимиру. Конечно, он был определенно не дурен собой, наверняка умел обходиться с дамами, но он решил жить в глуши, уехав из Петербурга, оставив службу и свет. Ее не устраивал такой жених. Будучи в прошлом сезоне не слишком популярной среди знатных мужчин, желающих вступить в брак, Мария вернулась домой и была сосватана с Владимиром, к которому была совершенно равнодушна.

Однако, на вчерашнем балу, князь уделял ей очень много внимания, при этом постоянно посматривая на ее младшую сестру, и она поняла, что он что-то задумал. Согласившись жениться на ней, он совершенно не намерен был этого делать. Вчера она была ослепительна. Ей было сшито потрясающее платье из шелка цвета морской волны. Он очень гармонировал с оттенком ее волос, которые были тщательно уложены и завиты. В уши она вдела те самые серьги, которые они с Полиной нашли на берегу. Матушка, заглянувшая к ней в уборную перед балом, пришла в неописуемый восторг, от вида своей старшей дочери. Мария казалась восхитительной. Глаза горели, грудь вздымалась, тонкая талия подчеркивала стройность фигуры. А в маленьких раковинках ушей сверкали потрясающей красоты серьги. Идеально подходившие по цвету к её платью.