– Ничего, Паша, – Худолей похлопал Пафнутьева по коленке. – Жизнь она такая... То уходит, то возвращается. За ней иногда и не углядишь. Казалось бы, все, конец, ты труп. А потом вдруг обнаруживаешь в себе совсем маленький участочек, и там не то ручеек журчит, не то огонек тлеет...

– Звонил Шаланда, – повторил Пафнутьев. – Скурыгин убит полчаса назад. Контрольный выстрел в голову.

– Это пятый, – сказал Худолей. – Больше не будет.

– Точно? – требовательно, даже капризно спросил Пафнутьев.

– А ты, Паша, сам не чувствуешь? Не ощущаешь в цифре «пять» некую законченность? Не ощущаешь?

– Не ощущаю! – с вызовом произнес Пафнутьев.

– Посчитай пальцы на своей руке! Их пять. Пятиконечная звезда – пять лучей. У человека сколько конечностей?

– Четыре, – сказал Андрей.

– А голова? – удивился Худолей. – Нет, ребята, у человека пять конечностей. На всех древних гравюрах, рисунках, мистических изысканиях, оккультных исследованиях... Пять.

И тут все трое увидели, что в доме, в который только что вошла Света, на третьем этаже вспыхнул свет, и в окне возникла женская фигурка с поднятой рукой. Андрей в ответ опять помигал, погудел и медленно тронул машину.

– Пустота и усталость, – негромко произнес Пафнутьев. – Пустота и усталость, – повторил он. – И никто не узнает... – затянул он и тут же перебил сам себя: – Послушайте, ребята... А если я предложу нечто совершенно безнравственное...

– Поддержу горячо и от всей души! – быстро ответил Худолей.

Андрей промолчал, только усмехнулся про себя: он понял, о чем затевается разговор.

– Есть такой человек, – продолжал Пафнутьев. – Он живет в нашем городе. Вы его хорошо знаете. И он вас знает. Более того, он всегда рад вас видеть. И вы всегда радуетесь, когда его видите.

– Неужели Шаланда? – ужаснулся Худолей.

– Нет, у него другая фамилия. Халандовский.

– Он рано ложится спать, – сказал Андрей.

– У каждого из нас есть недостатки, но мы все забываем о них, когда рядом оказываются друзья, – назидательно произнес Пафнутьев. – Я прав? – обернулся он к Худолею.

– Позволю себе продолжить твою чрезвычайно умную мысль, Паша, – тон Худолея с каждым словом становился все более выспренним. – Мы не просто забываем о наших недостатках, мы превращаем их в достоинства.

Пафнутьев решил, что вопрос ясен и пора приступать к действиям, решительным и необратимым. Он вынул телефон, набрал номер и долго, достаточно долго ждал, пока на том конце провода поднимут трубку. Наконец, в ней что-то пискнуло, крякнуло, охнуло, и раздался сонный голос Халандовского:

– Слушаю.

– Пафнутьев беспокоит.

– Паша, имей совесть! Так нельзя! Водка нагрелась, мясо остыло, реклама летающих прокладок только что закончилась! Не понимаю, что происходит?

– Я мчусь, Аркаша!

– Только не сбавляй скорости!

– Со мной вместе мчатся Худолей и Андрюша.

– Без меня, – сказал Андрей негромко, но таким тоном, что спорить с ним никто не посмел.

– Андрюша набрал такую скорость, что наверняка пронесется мимо. Но зато стонет от нетерпения Шаланда... Ты ведь хотел видеть Шаланду?

– Ребята, – расплылся в счастливой улыбке Халандовский – его улыбка чувствовалась даже по телефону. – Вы меня не разыгрываете? Вы в самом деле едете?

– Мы несемся, Аркаша! Мы несемся со страшной скоростью!

– Тогда не отвлекайте меня от дела. Я должен кое-что приготовить. Двадцать минут мне хватит.

– Нам тоже.

Пафнутьев набрал еще один номер.

– Георгий Георгиевич? Это вы?

– Ну? – насторожился Шаланда. Да, он больше всего на свете боялся розыгрышей, боялся, что над ним будут смеяться, показывать пальцем и делать за его спиной непристойные телодвижения.

– Через пять минут мы будем у подъезда твоей конторы. Ты впрыгиваешь в машину, и мы несемся дальше.

– Куда, Паша? По-моему, мы уже в таком тупике, в такой, прости меня...

Но Пафнутьев великодушно не дал Шаланде произнести неприличное слово, перебил его решительно и твердо:

– Мы несемся туда, где цветут рододендроны, где играют патефоны, где улыбки на устах!

– Неужели на земле остались такие места? – печально спросил Шаланда.

– Нас там уже ждут. Повторяю – через четыре минуты мы тебя подхватываем на ходу и несемся дальше. Пока не отцвели рододендроны, не затихли патефоны, не угасли милые улыбки на юных устах.

– Слушай, а Худолей-то оказался прав...