Русские, которые в ходе своих атак сами несли тяжелые потери, время от времени устраивали в каньонах улиц загонные охоты на германских солдат. Военный корреспондент Н. Смирнов, сам бывший участником сражений за Будапешт, описывает в своей книге русского снайпера, который поклялся жестоко отомстить за своего погибшего товарища: «Однажды утром он нашел удобное место для засады на крыше трехэтажного дома недалеко от передовой линии. Вскоре он заметил на соседней улице одного немецкого офицера и взял его на прицел. Гитлеровец осторожно продвигался вдоль стены дома, затем оглянулся по сторонам и побежал через улицу. Афонин тщательно прицелился и прострелил офицеру ногу. Немец споткнулся и упал посередине улицы. Снайпер намеренно не стал убивать офицера первым же выстрелом. Он выжидал. И его расчет оправдался. На помощь раненому офицеру из подвала соседнего дома выбрался солдат. Едва он ступил на улицу, как Афонин выстрелом сразил его наповал. После этого офицер попытался сам ползком скрыться с улицы, но русский снайпер остановил его еще одним выстрелом. Немец больше не двигался, а только стонал. Через несколько минут на улице из подвала появился второй солдат. Афонин насмерть поразил и его, и лишь затем добил раненого офицера…»

От артиллерийского огня, в течение нескольких дней обрушивавшегося на город, взлетел на воздух склад боеприпасов, унеся при этом жизни тысяч гражданских жителей города. Русские громкоговорители, установленные наступающими на улицах города, в кратких перерывах между артобстрелами, оглашали цели следующих обстрелов и настаивали на том, чтобы солдаты, в особенности венгры, переходили на сторону русских, не забыв при этом взять с собой котелки для еды.

Но посреди этого ужаса люди сражались. Военный наблюдатель из нейтральной страны в Будапеште описал свои впечатления тех дней следующими словами: «Это была ужаснейшая битва: со времен Сталинграда никто не видел ничего подобного. Борьба шла за каждый дом и даже за каждую комнату. Улицы, площади и все дворы были завалены телами погибших… Весь город был опутан облаками дыма и гари… Только 5 января на улицах было подбито 22 германских танка. Страдания гражданского населения невозможно описать…» Другой корреспондент, немец, дополняет эту картину: «Тошнотворный запах разлагающихся тел разносится проливным дождем по развалинам города… Германские солдаты все обросли бородами. Короткие часы передышки они используют для того, чтобы упасть в каком-нибудь подвале на охапку соломы и спать, спать… Ни на одну минуту нельзя выпускать врага из поля зрения. Есть приходится, спрятавшись за мешками с песком и окнами подвалов, прямо из котелков, рядом с пулеметом и изготовленной к броску гранатой…»

Единственной надеждой обороняющихся была своевременная деблокада Будапешта. Осажденные, ожидая спасения, следили, насколько это было возможно из пределов города, за всеми германскими операциями в При-дунайской области. Тихими ночами до них иногда долетали отдаленные громы сражений на западе, которые все приближались, различимее все явственней. «Они идут! Наши «Викинги» и «Мертвые головы»! Прошлой ночью уже даже можно было различить дульное пламя танковых орудий!» – передавали друг другу осажденные, и имя Гилле, героя Ковеля и Черкасс [70] , было у всех на устах. В казематах королевского дворца, на КП командующего IX горнострелковым корпусом СС уже царило настроение на прорыв. Все рвались навстречу приближающимся войскам, чтобы вместе с ними пробить себе дорогу из котла. Но внезапно смолк гром сражений обеих танковых дивизий IV танкового корпуса СС (3-й и 5-й танковых дивизий СС, а также наступавших вместе с ними на Будапешт 1,3, 6 и 23-й танковых дивизий, трех отдельных батальонов тяжелых танков и др. – Ред.), Гитлер настаивал, несмотря на срыв первой попытки деблокады, на дальнейшей обороне всего города. Об отходе из Пешта и о сдаче восточных частей города нечего было и думать, так как главное командование сухопутных сил включило частично еще не поврежденные мосты через Дунай в свои дальнейшие планы: они должны были служить для продолжения германского наступления на восточном берегу Дуная в качестве линий снабжения.

Советское командование решило для автономного управления уличными боями в городе образовать из сражающихся в Пеште двух русских и одного румынского корпусов Будапештскую группу войск, во главе которой был поставлен молодой командующий корпусом И.М. Афонин. Одна атака следовала за другой. Афонин делал все возможное, чтобы как можно скорее сломить германское сопротивление и водрузить, наконец, над Будапештом красное знамя. Когда русские дивизии в отдельных городских кварталах вышли к Дунаю, в Ставку Верховного Главнокомандования в Москве было отправлено донесение: «Германский гарнизон в венгерской столице находится при последнем издыхании». Однако это утверждение было справедливо только по отношению к восточным районам города, в которых действительно дело шло к концу.

16 января Гитлер наконец дал разрешение для отхода с восточных плацдармов Будапешта. После этого Пфеффер фон Вильденбрух принял энергичные меры к тому, чтобы в ночь с 17 на 18 января срочно вывести все войска из Пешта. «По мостам через Дунай солдаты покидали Пешт, они спешили изо всех сил, спасая свои жизни под плотным огнем противника. Приказ о подготовке к взрыву мостов, ведущих на Будайскую сторону, внес беспокойство в солдатские массы. Полицейская дивизия генерала Хичлера была уничтожена в Пеште за несколько часов. Части дивизии «Фельдхернхалле», 13-й танковой дивизии и подразделения люфтваффе под обрушившимся на них невообразимо адским огнем противника понесли немыслимые потери. Мосты постоянно обстреливались плотным огнем, но, несмотря на это, по ним потоком безоглядно двигалось все, что только могло бежать, ехать и ковылять, пробираясь из Пешта в Буду. Транспортные средства всех видов, запряженные лошадьми телеги, гражданские беженцы, пугающиеся лошади, зовущие своих детей матери, плачущие женщины и дети и громадное множество раненых солдат».

Так В. Йестер (Естер), германский солдат, переживший падение Будапешта, описал отступление из восточной части города. Когда оставшиеся защитники города заняли позиции на западном берегу Дуная, все мосты через реку, гордость Будапешта, были один за другим взорваны.

В этот день русские сообщили, что они в Пеште взяли в плен 11 тысяч солдат. (18 января войска противника в Пеште начали сдаваться в плен. Всего в боях за Пешт было убито 36 тыс. солдат противника, взято в плен 63 тыс., подбито и захвачено 3 тыс. танков и штурмовых орудий, 1044 орудия и миномета и др. – Ред.) Многие из них, особенно венгры, наверняка намеренно остались в Пеште и пытались скрыться, переодевшись в гражданскую одежду. Их боевой дух упал до нуля, любое продолжение борьбы они считали бессмысленным и только пытались, по крайней мере, спасти свою жизнь. Единственно венгерские артиллеристы, в частности батальон штурмовых орудий генерала Билнитцера, следуя за своим командиром, отважно сражались против своих врагов, прежде всего против румын, «заклятых врагов мадьяр». Поэтому их части были брошены в бой в район Восточного вокзала, и там их противники своей жизнью оплачивали каждый метр своего продвижения вперед. В Пеште осталось также еврейское гетто, в котором – в двух отдельных поселениях – около 160 тысяч неполноценных «в расовом отношении» заключенных ожидали решения своей судьбы. Кроме того, в Пеште находилось около 40 тысяч евреев, среди которых было много бежавших в Венгрию словацких, польских, югославских и даже немецких евреев, проживавших с фальшивыми документами (в таком «арийском» районе города, каким был Пешт). Они стали людьми вне закона для салашистов, которые – если им удавалось схватить и определить таких евреев, обрекали их в те январские ночи на смерть, а трупы сбрасывали в ледяные воды Дуная. Одно время жизнь заключенных в гетто людей висела на волоске – салашисты из «Скрещенных стрел» планировали при отступлении из Пешта разрушение гетто и уничтожение проживающих в нем евреев. Однако полиция, охранявшая территорию гетто, была против этого замысла, а когда салашисты для исполнения своего плана попытались привлечь на свою сторону СС и, прежде всего, обергруппенфюрера СС Пфеффера фон Вильденбруха, то получили не только резкий отпор, но и прямой запрет. «Всю свою жизнь я носил чистый мундир. И я никогда не предприму каких-либо действий против беззащитных женщин, детей и стариков. И я не мог допустить того, чтобы здесь с ними что-либо произошло!» – так впоследствии объяснил свое решение Пфеффер фон Вильденбрух. Комендант крепости направил дополнительный наряд под командованием подполковника для охраны гетто, который оставил по приказу свой пост и отступил в Буду только тогда, когда первые русские солдаты подошли к гетто и освободили его обитателей.

Несмотря на отступление и нужду, настроение в Буде было не столь подавленным, как можно было бы заключить на основании сложившегося положения. Буда, будучи меньше Пешта, со своими многочисленными холмами и зелеными массивами, был в гораздо большей степени приспособлен к обороне. Шли также разговоры о новом, гораздо более масштабном наступлении Гилле, которое теперь должно было быть в достаточной мере мощным, чтобы взломать кольцо окружения вокруг города и освободить изрядно уменьшившееся число его защитников. «Гилле уже идет! Спасение близится! Нам остается только следить за его прорывом… Еще только семь-восемь километров – и потом Гилле снимет окружение… И тогда снова можно будет спокойно вздохнуть и исполниться волей к жизни!»

Русские между тем совершенно точно знали, что гарнизон возлагает все надежды на деблокирующие ударные группировки, и усиливали ураганный огонь своей артиллерии и атаки с воздуха. 19 января 1945 года Пфеффер фон Вильденбрух предложил группе армий «Юг» посодействовать тому, чтобы германская авиация не только бомбила важные в тактическом отношении артиллерийские позиции русских в предместьях города, но и показывалась над крепостью. «Вид нашей авиации будет моральной поддержкой обороняющимся», – подчеркивал он в одном из донесений о положении в крепости. Но ее защитники не могли долго отбивать атаки все более активно применяемых русских танков. Но все же, даже несмотря на отчаянное положение с продовольственным снабжением (в конце января дневная порция сражающегося солдата состояла из миски супа из конины и примерно 150 граммов хлеба), истощенные солдаты продолжали оборонять город.