Главной причиной своего поражения Григорий считал не расхождения с Собором по церковно–политическим вопросам, но догматические расхождения по вопросу о Божестве Святого Духа. Как мы помним, по этому вопросу шли споры в среде омоусиан; черта под пневматологическими спорами не была подведена и самим II Вселенским Собором. Недовольство Григория этим Собором объясняется, помимо всего прочего, тем, что вера в Божество Святого Духа, по его мнению, не прозвучала на нем достаточно четко. [211] На Соборе слова из Никейского Символа" "И в Духа Святого" "были существенно расширены:"И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и Сыном споклоняемого и сславимого, вещавшего через пророков" ". Однако в этих словах нет ни прямого утверждения о Божестве Святого Духа, ни утверждения о" "единосущии" "Духа Сыну и Отцу. [212] Отвергнув ересь пневматомахов и признав Духа равным Отцу и Сыну, участники Собора все же не пошли на то, чтобы внести утверждение о Божестве Святого Духа в Символ, чего, по–видимому, добивался Григорий.

Итак, зависть епископов и твердое исповедание Григорием Божества Святого Духа послужили, как он считает, причиной его отставки:

Восстали безааконно вожди народа друг против друга.

Вооружившись, вместо оружия, гневом и завистью,

Кипя гордыней, как свирепым огнем,

Они восстали, и разделилась вся вселенная.

А я — человек тонкий, и поскольку думал о себе не мало..,

Делал то, что мог…

Но как вступивший в схватку со львами или свирепеющими кабанами,

Я и наглость не прекратил, и сам оказался растоптан…

Только что возведен я на престол, как наутро уже сведен с престола!

Найдет ли кто хотя бы ложную причину этого?

Христос, осмелюсь сказать то, что у меня на сердце.

Завидуют они моим подвигам и камням, которые в меня метали;

А может быть, Дух всему причиной, скажу ясно -

Дух как Бог, слышите ли? Скажу снова:

"Ты мой Бог!"И в третий раз возглашу:"Он — Бог!"

Бросайте, цельтесь в меня камнями.

Стою непоколебимо, как мишень истины,

Презирая свист и слов, и стрел. [213]

Григорий желает остаться в памяти потомства не как епископ Сасим, смещенный с константинопольского престола по каноническим соображениям, но как исповедник Божества Духа, не понятый своими современниками и ставший жертвой зависти. Вообще Григорий ясно видит свои заслуги перед Церковью и не хочет, чтобы они были забыты. В Слове 42–м, которое стало его прощальным обращением к пастве Константинополя, он говорит о том, как за два года его епископства изменилась церковная ситуация в столице:

Эта паства была мала и несовершенна, даже, как казалось, и вовсе не паства, а малый след или остаток паствы, без порядка, без епископа, без определенности; она не имела ни свободного пастбища, ни огражденного двора, скиталась в горах, вертепах и пропастях земных, [214] рассеянная и разбросанная здесь и там, так что каждый, кому как случалось, находил себе защитника и пастыря и заботился о своем собственном спасении… Такой некогда была эта паства и какова она ныне — сколь благоустроена и многочислена! [215]

Прощаясь с городом, к которому Григорий успел привыкнуть и который успел полюбить, он перечисляет храмы, где ему пришлось служить, сожалея, что успел лишь недолго послужить в кафедральном соборе Святых Апостолов; он обращается к епископам, священникам, монахам, мирянам и всем членам своей паствы с прощальными приветствиями. Слова Григория помогают воссоздать атмосферу, которая царила в столичных храмах во время совершаемых им богослужений:

Прощай, Анастасия, соименная благочестию, ибо ты воскресила для нас учение, прежде презираемое..! Прощайте, и прочие храмы, близкие по красоте к Анастасии..! Прощайте, Апостолы, прекрасное поселение, мои учителя в подвижничестве, хотя и не часто совершал я богослужение у вас..! Прощай, престол — эта завидная и опасная высота архиереев; прощай, собрание иереев, почтенных саном и возрастом, и все служащие Богу при священном престоле..! Прощайте, хоры назореев, [216] гармоничное пение, всенощные стояния, досточестность дев, благопристойность женщин, толпы вдов и сирот, очи нищих, взирающие на Бога и на нас! Прощайте, страннолюбивые и христолюбивые дома..! Прощайте, любители моих слов и эти стечения и потоки народа, и трости, пишущие явно и скрыто, [217] и эта преграда, едва выдерживающая теснящихся слушателей! Прощайте, цари и царские дворцы, и служители царя и домочадцы, если и верные царю — не знаю этого — то в большинстве своем не верные Богу! [218] Рукоплещите, громко кричите, поднимите на высоту вашего ритора! [219] Умолк язык, который был для вас злым и многословным! Он не умолкнет совсем — ибо будет бороться рукой и чернилами — но сейчас мы умолкли. Прощай, город великий и христолюбивый..! Прощайте, Восток и Запад..! Прости мне, Троица, забота моя и украшение мое; да сохранишься у этого народа моего и да сохранишь народ мой — ибо он мой, хотя судьба моя и складывается иначе… [220]

Мы изложили события, связанные с отстранением Григория от должности архиепископа Константинопольского, основываясь на его собственной оценке этих событий. Очевидно, историк Церкви или историк II Вселенского Собора рассмотрел бы их в иной перспективе — попытался бы выяснить мотивы, которые двигали отцами Собора и императором Феодосием, когда они соглашались на отставку Григория. Воздерживаясь от всеобъемлющей оценки конфликта между Григорием и отцами Собора, скажем лишь, что все участники этой драмы были впоследствии причислены Церковью к лику святых — и сам Григорий, и Нектарий Константинопольский, и император Феодосий, и отцы II Вселенского Собора.

В благодарной памяти Церкви остаются не человеческие немощи тех или иных богословов и церковных деятелей, но то великое, что им удалось сделать для нее. Именно поэтому Церковь нередко канонизирует лиц, которые при жизни оказывались во вреждебном противостоянии друг другу — Григория Богослова и отцов II Вселенского Собора, Мелетия Антиохийского и Павлина, Иоанна Златоуста и Епифания Кипрского, Кирилла Александрийского и блаженного Феодорита (список может быть продолжен). Обращаясь к истории Церкви, мы, очевидно, не должны закрывать глаза на то, что действующие лица этой истории были людьми со своими слабостями и немощами, не должны упрощать чрезвычайно сложную и неднозначную картину богословских споров эпохи Вселенских Соборов. Но необходимо помнить, что, несмотря на эти человеческие немощи, в Церкви никогда не ослабевало присутствие Духа Святого и что именно Дух вел и продолжает вести Церковь. История Церкви в конечном итоге творится не усилиями людей, но совместным творчеством человека и Бога — творчеством, при котором все второстепенное и наносное отступает на второй план, а все значительное и великое живет в веках.