— Это ты написала книжку «Загадки Джи-ламы», — продолжал я. — Кстати, неплохо написала, — дерзай, ты талантлива, не зарывай талант в землю, радуй читателя новыми творениями… Хотя… Помнится, в прошлом году во время исследовательской экспедиции в Тибет ты у нас вроде как погибла. Сорвалась со скалы и — вдребезги… Так что писать теперь вряд ли сможешь. Какая грустная история, как молода и талантлива ты была! — Я выдохнул дым, посмотрел, как он тает в воздухе, и добавил: — Хотя честно сказать, для покойницы с почти двухлетним стажем сохранилась ты неплохо…

— Ну, допустим, это действительно так, — пожала плечами она. — Что это меняет?

— Да ничего не меняет. Просто я терпеть не могу, когда мне врут.

— Почему сразу «врут»? Я что, когда-нибудь отрицала, что писала эту книгу? Или ты спросил меня, была ли я в Тибете, а я ответила, что нет? Ты не спрашивал, я со своей биографией к тебе не лезла, вот и все.

— Серьезно? Это, по-твоему, все? А старичка профессора кто обманул? Ты и обманула. Разбила его сердце своей гибелью. Что скажешь, зомби? Ты ведь обманула всех. Своего Ли, профессора, Диму, меня — да и Дэна тоже обманешь, только он об этом, наверное, еще не знает.

— С чего ты взял, что я когда-нибудь тебя обманывала? — помолчав, сказала она.

— Как это — с чего взял? Ты спала у меня в квартире, ты пила со мной кофе, а сама в этот момент выпытывала, что, черт возьми, мне известно об этом камне. Ты спала со мной! А после этого просто взяла и привела сюда целую банду головорезов. И этих — бойцов невидимого фронта. Это, по-твоему, не обман? Да ты предала даже тех, ради кого предала меня. Не веришь? Разбуди Диму, поинтересуйся!

— Я никогда не обманывала тебя в том, что касается наших личных отношений, — совершенно спокойно сказала она.

— А у нас таковые имеются? Интересно было бы послушать, что ты говорила всем этим… покойничкам… Ты не заметила странной закономерности? Все, у кого возникают личные отношения с тобой, очень быстро становятся трупами.

— Зачем же все валить на девушку? — сказал, появляясь из-за Анжеликиной спины, Дэн. Говорил он опять без малейших следов мяукающего китайского акцента. — Все эти люди обязаны свой смертью не Ирине, а исключительно мне.

Он стоял, а я по-прежнему сидел, и от этого смотрел он на меня сверху вниз. Маленький, уверенный в себе, воспринимающий убийство как ежедневную работу — тяжелую, конечно, но ведь должен кто-то делать и ее? Я посмотрел на его руки, сложенные на прикладе автомата. Руки были ухоженные, чистые, с хорошим маникюром. В отличие от моих — разбитых, окровавленных, грязных. Мерзкий тип.

— Добрый вечер, дорогой консул, — кивнул я. — Извините, что не встаю. Наверное, это вопреки этикету, но поверьте, у меня сегодня был на редкость тяжелый день.

— Что вы, что вы! — улыбнулся он. — Сидите, конечно, долго я вас все равно не задержу. Я хотел сказать: несмотря на то что всех этих людей убил я, об этом никто не узнает.

— Да? — лениво заинтересовался я. — А почему?

— Потому что все будут уверены, что это ваша работа.

— Моя?!

Сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать. Нижняя челюсть отвисла так, что чуть не хлопнула меня по груди.

— Да, Илья, ваша.

— А с какой стати мне… э-э-э… убивать всех этих людей?

— Не знаю, — пожал плечами Дэн. — И никто не знает. Но улики показывают именно на вас, и ни на кого, кроме вас.

— А можно поинтересоваться — что это за улики?

— Конечно, — кивнул консул. — Видите этот пистолет? — Он продемонстрировал мне черный «Макаров», из которого его коммандос добивали бандитов.

— Ну и?

— Из этого пистолета были застрелены и профессор Толкунов, и тот молодой человек с синяком под глазом, который, к моему искреннему удивлению, умудрился после этого еще доползти до вашей редакции. Потрясающая сила воли — я был уверен, что он уже мертв. И из этого же пистолета убиты все эти молодые люди (жест рукой в сторону «пехотинцев»). Что подумают на Литейном, когда окажется, что вы не только были со всеми ними близко знакомы, так еще и единственные отпечатки пальцев, которые можно отыскать на этом пистолете, принадлежат именно вам?

— А они там будут — эти отпечатки?

— Будут, будут, — уверил меня Дэн.

Я смотрел на него — он даже не злорадствовал, он просто знал, что он победитель, а иначе и быть не может.

— Слушайте, Дэн, — сказал я. — Неужели вы всерьез думаете, будто милиционеры действительно поверят, что это моя работа? Просто потому, что найдут на стволе мои отпечатки?

— Нет, не думаю. Конечно, они не поверят. Может быть, они даже догадаются, в чем здесь дело. Но у них не будет выхода. Меня тронуть они в любом случае не смогут — у меня дипломатическая неприкосновенность. Моих ребят они даже не заподозрят: все они люди мирные и законопослушные. Знакомьтесь, Илья: это наш консульский повар, вон те двое — официанты, а Лао-янь у нас садовник… Так что выхода у гувэдэшников не окажется. Они будут вынуждены ухватиться за ту единственную ниточку, которая торчит из этого дела, — за ваши отпечатки. — Он покачал головой и добавил: — Знаете, я могу их понять, этих ваших милиционеров. Надо всеми нами, оперативниками, есть начальство. Которое, как правило, ничегошеньки не понимает в нашей работе, но которому нужно обязательно предоставить скальп злоумышленника. А уж кто окажется злоумышленником — начальству плевать… Поймите меня правильно, Илья. Как человек вы мне очень симпатичны, я с удовольствием читал ваши замечательные репортажи, но… Просто вы оказались не в том месте и не в то время, вот и все…