— Дороговато, — пожевав губами, промычал я. — Надо подумать, сумма немалая за серебро.

— Позолоченные, — вскинулась женщина. Она абсолютно не понимала, что золота на ложки пошло микроны и что ценность их не в этом, а в буковках с тыльной стороны. Но слово «позолоченные» для нее было дороже вензелей. — Двести тысяч. Цена окончательная, так мне сказал отец.

— Твой отец такой же, как и ты… ушлый, — засмеялся я, пряча ложки и вытаскивая деньги.

— А то как же, нас не надуришь.

Хотелось сказать, что вас давно уже надурили, еще в семнадцатом году, когда предложили разграбить самих себя. Но смысл жестоких слов вряд ли дошел бы до этой бабы. Даже через семьдесят пять лет. Рассчитавшись, я направился к ребятам за консультацией. И тут нос к носу столкнулся с Витькой Киселевым, с которым когда-то работал в одной бригаде формовщиков. Он часто заглядывал на базар, в основном, когда в семье были нелады. Сейчас же вид имел деловой.

— Извини, — спешу, — пожав руку, торопливо зачастил он. — Договорились с одним хозяином насчет покупки садового участка.

— Поздравляю. Но у тебя, кажется, денег не было, а участки поднялись в цене до стоимости приличного флигеля.

— Билеты «МММ» сдал. Полтора миллиона навара.

— Классно. Я тоже хотел их купить.

— Надо было. Они прут, как на дрожжах. Скоро за сто тысяч перевалят. Если все будет удачно, через часик заскочу. Обмоем.

— Давай, у меня сегодня как раз есть настроение.

Виктор помчался на встречу с хозяином садового участка, а я направился к Сержу, заряжавшему богатенького клиента из «новых русских» пачкой долларов. Наконец здоровенный, кровь с молоком, молодой парень в свободно сидящих брюках, с тяжелой золотой цепью на толстой шее, отвалил. Серж втиснул несколько миллионов рублей полтинниками в кошелек на поясе, задернул замок.

— А ну посмотри, молодое базарное дарование, стоит ли она что-нибудь в исторических масштабах, — я вручил ему одну из ложек.

— О! — неподдельно восхитился тот. — У кого ты ее оторвал?

— У меня их шесть штук. Набор.

— Шесть? — Серж покрутил ложку в руках. — Жаль, если бы все двадцать четыре, ты бы мог спокойно оформить визу в любую из капиталистических стран и остаток жизни провести в роскоши. А с таким количеством придется тормознуться в родной России.

— Ничего не стоят? — сразу сник я.

— Стоят, но не столько, сколько ты думаешь. Крупный коллекционер вряд ли будет связываться.

— Понятно. Они хоть с царского стола?

— Само собой. Но не мешает проверить по каталогу.

Я не стал заострять его внимание на орнаменте, похожем на надпись славянской вязью. Все равно ложек не двадцать четыре. Решил получше проконсультироваться у знакомых нумизматов, по воскресеньям собирающихся в парке Горького. Заодно отнести на толчок тазик с кувшином. Не намного, но там платили дороже. Пока ваучеристы, цокая языками и высказывая массу предположений, изучали мою собственность, вернулся Виктор, довольным видом напомнив о потерянных трехстах тысячах рублей.

— Договорились, — смахивая пот рукавом рубашки, сообщил он. — Уступил за полтора миллиона. Ни копейки из своих не доплачивать. Спасибо «МММ».

— Далеко? — без интереса спросил я. Совсем недавно я тоже мечтал приобрести дачный участок с небольшим домиком. Потянуло на землю. Но сначала для этого надо было обзавестись семьей, тогда приобретение земельного пая выглядело бы вроде как к месту. Мужчине закручивать банки с соленьями — вареньями не кайф. Этим заниматься должна все-таки женщина.

— Нет, сразу за Западным массивом. Пойдем, я угощаю.

Мы подались в ближайшему кафе на Буденновском проспекте. Я — разбавлять горе от потери денег, друг, наоборот, подогревать радость от выгодной сделки. Расстались мы где-то ближе к семи вечера, успев за это время перелопатить прошлую и настоящую жизнь. Купив на базарчике бананов, я прыгнул в троллейбус, и поехал к Людмиле, чтобы вновь почувствовать на руках приятную тяжесть маленького тельца сына, увидеть детскую улыбку, услышать протяжное «а-а». Пока это была основная буква в его лексиконе. Но Людмила за порог не пустила. Загородив входную дверь, твердо сказала:

— Я тебя предупреждала, что пьяному здесь делать нечего.

— Да мы по стакану всего, — запротестовал, было, я. — Меня обули на триста тысяч рублей.

— Мы, кажется, договорились, чтобы свои проблемы ты оставлял за порогом и пьяный не приходил. Достаточно папиных заскоков.

— Спокойно пересплю, а утром поеду на работу, — попытался объяснить я. — Если сейчас поеду домой, то боюсь, могу сорваться. Ты же знаешь, какие у меня друзья.

— Меня это меньше всего волнует.

— Тьфу, елки-палки, деньги-то можно оставить?