Лотта задумалась над тем, что сказал Эван. При свете дня она могла лучше оценить толстые мешочки с золотом, лежащие на столе. Алчность и возбуждение одолевали ее. Сколько же там денег? Как лучше ими распорядиться? Куда бы ей сбежать? Лотта снова выглянула в окно. А вдруг это обман? Может быть, Эван поджидает где-то рядом, чтобы уличить ее в предательстве.

Обобрать, сбежать, провести — почему он так уверен, что этого не произойдет?

Черт его побери! Откуда он знает? Как можно доверять кому бы то ни было? Что такого произошло за последние два дня, чтобы заставить ее выполнить обязательства? До сегодняшнего дня такие слова, как «верность» и «преданность», не имели к ней никакого отношения. Их едва ли можно найти в ее словаре, разве что с частицей «не».

Лотта почувствовала, что ее ноги замерзли, и снова юркнула в уютное тепло постели. Опустевшей постели.

Пора вставать, одеваться и идти за покупками, надо же как-то отвлечься. Она не подозревала, что так близко к сердцу воспримет его отъезд и как жить без него. Не стоит принимать это за любовь. Лотта изначально приказала себе не поддаваться соблазну, не доверяться чувствам, и со всей очевидностью поняла — она уже скучает по Эвану. У нее нет сил для одиночества.

«Дело — прежде всего» — так, кажется, сказал Эван. Если он так независим, ей придется проявить характер. Помнится, прошлым вечером она уже приняла решение. Эван прав — стоит держаться его, пока не подвернется более интересный вариант. Вот такова она, эта беспринципная Лотта Пализер, чьим обещаниям никогда не стоит доверять.

Улицы уже дышали жарой под яркими лучами солнца. Легкое марево стояло над лондонскими мостовыми, обещая душный летний день. Эван шагал прочь, борясь с острым желанием обернуться и убедиться, что Лотта смотрит из окна ему вслед. Он постарался переключиться на кипевшую вокруг утреннюю жизнь города: уличные торговцы уже открывали свои лавки, закрытые экипажи стучали колесами по булыжникам мостовой, подвыпивший гуляка тащился домой, цепляясь за стены, чтобы не упасть.

Как странно, что в душе такая тяжесть от расставания с Лоттой. Ее образ преследовал Эвана: вот она спит, уютно пристроившись рядом после ночи любви, когда ей хотелось успокоить и помочь ему забыться после разговора об Арланде; лицо, на котором застыла мука, когда там, в театре, Лотта увидела Джеймса Делвина. Она гордо отвергала все его попытки поддержать ее в тяжелую минуту, впрочем, как и он сам поступил незадолго до этого. Что ж, она поступила мудро. Не душевная близость, а коммерческий союз в сочетании с плотским наслаждением лежит в основе их соглашения.

Плечи Эвана напряглись. Холодный и безжалостный расчет — вот его план. Он в который раз напомнил себе о том, что Лотта — всего лишь пешка в игре, часть механизма, не более чем одно из действующих лиц его грандиозного плана. В свое время его план будет осуществлен, и он не станет больше подчиняться необходимости. Как и обещано, Лотта получит причитающиеся ей деньги. Мир может быть предательски изменчив, но не в его правилах отступать от данного слова. После этого он больше не увидит ее никогда! Не стоит искать в их отношениях большего, чем простое партнерство. Лотта ищет в их отношениях выгоды, денег. Когда-нибудь они встретятся и не почувствуют ничего. Что может связывать мужчину с его содержанкой, кроме холодного расчета.

Эван свернул во внутренний двор «Двуглавого лебедя» — гостиницы, где держали почтовых лошадей. Гостиничные часы пробили четверть, значит, до отправления кареты оставалось пятнадцать минут и почти все попутчики уже собрались. Эван перехватил заинтересованный взгляд и затаенную улыбку какой-то прелестной молодой дамы, которая стояла, опираясь на руку важного самодовольного господина, по-видимому мужа. Ответив вежливым поклоном, Эван продолжал рассматривать попутчиков. Среди них оказались пара клерков в черных сюртуках, пожилая женщина в поношенной старомодной шляпке, похожая на компаньонку или экономку, человек, очень напоминающий повадками коммерсанта, возможно, владельца небольшого магазинчика, процветающий и лоснящийся от удовольствия, в новом сюртуке и вышитом жилете. Того господина, который выехал в Лондон вместе с Эваном неделю назад, что-то не было видно. В его обязанности входило следить и шпионить. Возможно, ему тоже пришлось испытать на себе порочное обаяние ночного города, и он проспал. Несомненно одно: шпиону все равно нечего было бы донести, кроме того, что все свое время в Лондоне Эван посвятил постыдному разврату. Все письма и записки, разосланные и полученные за это время, ускользнули от его внимания. Эван умел мастерски заметать следы.

Он усмехнулся про себя. Британские власти ему не доверяют. Что ж, достаточно мудро с их стороны. Но им никогда не удастся раскрыть его планы. Эван очень умело маскировал все свои действия, осуществляя план прямо под носом у своих тюремщиков.

Не только его свобода и будущее зависели от умения скрывать свои истинные намерения, это могло повлиять на судьбу его сына. Правда в том, что все планы имели непосредственное отношение к освобождению Арланда и его товарищей из тюремных застенков. Когда-то Эвану казалось, что достаточно завоевать свободу для них двоих. Со временем, насмотревшись на ужасы тюрем, он понял, что нельзя допустить смерти и мучений других таких же узников в этих бесчеловечных условиях. Людей морили голодом, морозили до полусмерти, содержали в загаженных камерах и избивали до тех пор, пока они не сдавались в неравной борьбе за жизнь. Страсть к справедливости не позволяла ему спокойно смотреть на все это. По его сведениям, в непосредственной близости были размещены еще шестьдесят тысяч пленных. Если удастся одновременно поднять их на восстание и захватить оружие у охранников, можно противостоять даже армии. Время еще не пришло, но уже не за горами. И Эван сделает все, чтобы его приблизить.

Грозная усмешка на его губах понемногу стала угасать, так как мысли снова вернулись к Арланду. Он был заключен в тюрьму Уайтмур, что недалеко от Вонтеджа. Именно по этой причине власти выбрали для Эвана Вонтедж местом поселения. Ему хотели напоминать о страданиях сына ежедневно и ежечасно. Главная цель наказания — заставить его страдать. В этом они весьма преуспели. Длинными бессонными ночами он сходил с ума от душевной боли, представляя Арланда в застенках. Он думал о страданиях сына каждый раз, стоило лишь взглянуть на силуэты башен Уайтмура, грозно темнеющие на горизонте.

Эван предлагал свою свободу в обмен на свободу сына, свою жизнь в обмен на его жизнь. Власти смеялись ему в лицо, потому что все козыри были у них в руках. И он, и его сын в плену, но в тюрьме удерживают лишь Арланда — изощренная пытка для отца. Так благородный отец Эвана и власти, стоящие на страже интересов аристократии, мстили ему за несговорчивость.

Эвану стало известно, что Нортеск нанес визит герцогу Фарну с целью убедить его использовать свое влияние для освобождения Арланда. Сродный брат был хорошим человеком, пожалуй, единственным в своем роде во всем семействе самовлюбленных лицемеров. Но все усилия оказались тщетны. Эван обдумывал и планировал свои действия тщательно и изощренно на протяжении долгих месяцев плена. А иначе как заглушить страх за бедственное положение сына? Ему следовало бы подумать о том, что он никогда не сможет защитить своего сына. С этими горькими мыслями Эван забросил дорожную сумку на крышу кареты, занял место рядом с попутчиками. В конечном счете он докажет, что в твердости не уступает своему отцу.