— Конечно скажу.

Я заметила, как погрустнели глаза Октавии. После стольких лет разлуки она перестала быть для них матерью, потеряв дочерей точно так же, как и Горация потеряла Гайю.

Клавдия приподняла край туники, чтобы не оступиться, и показала нам пару ярко-красных сандалий. А затем подняла руки, давая нам полюбоваться на свой наряд.

— Красиво, — похвалил Александр.

— Не хуже египетских невест?

— Даже лучше, — солгал мой брат.

Из атрия доносились музыка и веселый смех — там разгоняли сумрак тысячи канделябров, а бассейн освещали плавучие лампы. В отличие от Египта здесь не устраивали особых праздничных шествий. Мы просто прошли за невестой к гранитному алтарю, доставленному рабами Октавии. Немногим ранее авгуры заклали овцу, чтобы еще раз назначить благоприятный день.

— Сколько людей! — смятенно проговорила Клавдия.

На торжественный вечер явились патриции со всего Рима.

— Это же очень важный брак, — ответила ей Октавия, сжимая руку дочери. — Случись что-нибудь с моим братом — и кто, по-твоему, займет его место? Марцелл еще слишком юн.

Агриппа приблизился к алтарю вместе с Октавианом и Юбой. Его восьмилетняя дочка Випсания встала справа, с любопытством поглядывая на свою мачеху.

— Девочке повезло, — шепнула Юлия, проследив за моим взглядом. — Клавдия не станет ее обижать.

В атрии стихли смех и разговоры. Сенаторы в лучших тогах начали подходить к алтарю и прислушиваться.

— Ubi tu es Agrippa, ego Claudia [36] .

— Ubi tu es Claudia, ego Agrippa.

С этими словами полководец поднял вуаль невесты, и гости воскликнули:

— Feliciter! [37]

— Это все? — недоверчиво произнес мой брат. — А сколько было приготовлений…

Юлия радостно захлопала в ладоши.

— Совершилось!

Под звуки флейт мы прошли в триклиний, где кушетки были задрапированы шафранным овечьим руном — под цвет наряда невесты. Я наклонилась понюхать цветы на высоком свадебном пироге, и тут Ливия весело бросила:

— Скоро твой черед.

Я резко выпрямилась.

— Катулл! — обратилась она к седому мужчине, стоявшему по соседству. — Знакомьтесь: это царевна Селена.

Его черные слезящиеся глаза были словно подернуты пеленой, а руки тряслись от какой-то старческой хвори. Сенатор поставил свой кубок и улыбнулся.

— Очень приятно.

— Прелестная девчушка, вы согласны? Ее мать принесла четверых детей и, пожалуй, могла бы родить еще больше.

Катулл поднял брови.

— Скажите-ка, — продолжала Ливия, — это правда, что вы искали себе жену?

Кровь отхлынула от моего лица. Охваченная ужасом, я не могла ни отвернуться, ни уклониться от этой беседы.

— Да, — медленно кивнул старик.

— Тогда, может быть, вам бы следовало провести время с нашей Селеной.

Мое сердце бешено заколотилось в груди.

Катулл нахмурился и осторожно поинтересовался:

— Зачем?

— Ну, поболтайте для начала о том о сем, — предложила Ливия.

— Думаешь, ему есть о чем говорить с ребенком?

Еще ни разу в жизни я не была так рада увидеть Юбу.

— Благодарю за заботу, — торопливо сказал Катулл, — но меня, кажется, кое-кто ждет.

Проводив его взглядом, супруга Цезаря уставилась мне в глаза и прошипела:

— Ты никогда не вернешься в Египет.

— С чего ты взяла, что ей это нужно? — осведомился нумидиец.

Ливия жестоко рассмеялась.

— Знаю, и все. Она давно бы сбежала, если бы не надеялась, что мой муж отправит ее обратно в Александрию.

Октавия появилась рядом так же беззвучно, как перед этим — Юба.

— Ливия, — сладко проворковала она, — надеюсь, ты не срываешь злобу на бедной девочке. Не ее вина, что мой брат куда-то исчез с Терентиллой.

Та вздернула подбородок.

— Терентилла — всего лишь продажная актриса. Муж от меня не уйдет.

— Ушел же он от Скрибонии, — напомнила ей золовка.

— Потому что мне было что ему предложить.

— Что? — усмехнулась Октавия. — Имя? Думаешь, он еще в этом нуждается?

— Помню, в одном письме, — задумчиво начала Ливия, — Марк Антоний назвал вашего деда вольноотпущенным и продавцом веревок из Фурии. По-твоему, если бы не моя фамилия, сенаторы стали бы тихо сидеть — хотя бы сидеть! — на местах, наблюдая, как отпрыск веревочников диктует им законы?

Услышав эти слова, я наконец поняла, почему отец величал Октавиана Фурином.

Октавия лишь улыбнулась в ответ.