Аспирин с усилием оторвал взгляд от гор мертвых телекинетиков. Среди дыма и кровавой слякоти, среди насыпей из трупов и их частей возвышался знакомый до дрожи силуэт. Палач кинетиков по-прежнему пел. Гнусавый голос был не слышен, пока визжал пулемет, но сейчас, когда бойня кончилась, слова можно было разобрать. И все же это не был голос монстра с развалившейся, прогнившей душой. Но голос старого воина, с песней идущего в любую, даже последнюю схватку. Пулемет смолк неожиданно, так же как начал строчить. Распахнувшись от нечеловеческой силы удара, искореженные створки ворот все же вылетели. Но не от телекинетической атаки, от единственного пинка Хохмача. Сам «герой», только что завершивший куплет, стоял перед ними, разведя руки в стороны.

– Как я их! – В голосе старого приятеля звучала неподдельная, живая радость. – Своротило нахрен!!!

Сталкеры вышли в туннель.

Белошапочка где стоял, там и сел, настолько поразил его этот воскресший монстр Зоны, герой давно канувших в прошлое времен, который стоял, оперевшись на неостывший пулемет, прищурив единственный глаз.

– Это друг, – поспешил успокоить Аспирин, видя квадратные глаза юного напарника.

Хохмач внезапно опять вскинул пулемет и послал длинную, продирающую до нутра очередь в глубь туннеля.

– А-а, сучары!!! – заорал он вслед уцелевшим мутантам. – Подавитесь своим говном! Ненавижу человечину!

И снова грохот машины смерти.

– Не думали, что я такой?! А я такой, как вы, такой же поганый!!!

– Выноси Медсестру! – бросил Аспирин, и Белошапочка немедленно потрусил за девушкой, словно всю жизнь выполнял команды полевого командира. Старые сталкеры остались стоять перед разверстыми воротами вдвоем. Когда Белёк убежал, Хохмач нахмурился, обронив:

– Саня, бля… Вот и все. Я чувствую, они идут снова…

– Кинетики?

– Кинетики мои любимые… Ладно. Рвите когти с этим сосунком ко мне в каморку. Я портал настроил на одноразовый проход. Активируешь его, Саня, только ты. Просто коснись рукой, он откроется. Потом надо резко сваливать, окно продержится после активации минут пять.

Хохмачов порылся за пазухой жуткой куртки.

– И вот еще что. Возьми.

– И что это?

– Карта переходов. Чтобы выбраться из аномалии и не тратить на это несколько месяцев, чувачок.

Аспирин схватил карту, посмотрел на жуткое бельмо Хохмачова. Хотелось сказать что-то доброе, но, наверное, лучше было смолчать.

– Давайте-давайте, пока не поздно стало, – поторопил Хохмачов. – И пока не передумал я. Ну, гоните! Их гораздо больше, чем ты видел, Санёк. Я не справлюсь. И долго не продержусь. Врубился?

– Ты гонишь? Ты же их только что как рагу накрошил.

– Это они с непривычки, – усмехнулось чудовище. – Я с этими уродцами дрался неоднократно, знаю что почем. Поверь, они многое могут, коли их много. Да еще здесь, у себя в туннелях.

– Тогда, может, с нами?

– Ага. Сам-то понял, чё сказал, мля?

– Ну да. – Аспирин как-то и забыл даже, что перед ним стоит мутантище, древнее пугало из старых сталкерских страшилок.

– Уходите, я вас прикрою, сколько смогу, я чувствую, они теперь меня ненавидят о-очень сильно, так просто не оставят.

– Хохмач, – голос Аспирина вдруг предательски задрожал, – спасибо тебе, чувачок. Большое… До свидания, друг.

И протянул руку.

– И ты не болей, Санёк, – глухо бросил в ответ старый воин, хлопнув по ладони сталкера своей гигантской дланью, – прощай, брателло! Ты там это, если выживешь, замолви за меня слово. Что не сука я. И как помер.

Аспирин кивнул и поплелся в сторону Белька.

Один с автоматом, другой с девушкой на плечах, они вышли из изломанных ворот и потопали в коридор, из которого не так давно сюда пришел Аспирин.

Минут через десять торопливой ходьбы далеко за спинами снова раздался равномерный тяжелый грохот крупнокалиберного пулемета.

Карлики возвращались.

Карлики теперь не лезли валом на Хохмачова. Прижимаясь, сливаясь со стенами, они крадучись пробирались к новому врагу, к этому жуткому, величественному сталкеру со страшным огнедышащим чудовищем в руках, которое в мгновение ока превратило в месиво их собратьев. Злобе карликов не было предела. Много лет это странное создание делило с ними трапезу, помогало. И вдруг решило предать. Такого кинетики простить не могли. Коллективная злоба перебарывала коллективный страх.