И мы покинули те берега и отправились на поиски Величайшего Моря.

– Распните меня! – молил я людей.

– Зачем нам брать грех на душу? – возразили они мне.

– Что, как не распятие безумцев, поможет вам возвыситься? – сказал я.

Они вняли моим словам и распяли меня. И это дало мне покой.

И вот, когда я висел между землею и небом, они подняли головы и посмотрели на меня. И возвысились, ибо никогда прежде не подымали головы.

Вдруг из толпы раздался чей-то голос:

– Какую вину ты хочешь искупить?

– Ради чего приносишь себя в жертву? – допытывался другой.

– Не льстишь ли ты себя надеждой такой ценою приобресть мирскую славу? – спросил третий. Тут четвертый воскликнул:

– Смотрите-ка, он улыбается! Возможно ли, чтоб он простил такую боль?

И я ответил всем им:

– Пусть только одно останется в вашей памяти – что я улыбался. Я не искупаю вину, не жертвую собой, не ищу славы; и мне нечего прощать. Меня томила жажда, и я молил вас дать мне моей крови, чтобы напиться. Ибо что еще может утолить жажду безумца, как не его собственная кровь? Я немотствовал и просил, чтобы вы рани ли меня, и раны те стали мне устами. Я был в узилище ваших дней и ночей и искал врата в безмерно большие дни и ночи.

И теперь я ухожу, как ушли доселе распятые. Но не думайте, что распятие истощает наши силы. Ибо нас должны распинать все большие и большие люди между все более великими землями и великими небесами.

В тени храма мы с другом увидели сидевшего в одиночестве слепца.

– Вот мудрейший человек в нашей стране, – сказал мне друг.

Простившись с ним, я подошел к слепцу и приветствовал его. Мы разговорились и немного погодя я спросил:

– Прости мне мой вопрос, с коих пор ты перестал видеть?

– Я родился слепым, – промолвил он.

– И какую же тропу мудрости ты избрал? – поинтересовался я.

– Я астроном, – ответил слепец и, приложив руку к груди, добавил: – Вот за этими солнцами, лунами и звездами я наблюдаю!

Сказал травяной стебель

Сказал травяной стебель осеннему листу:

– Ты так шумишь, когда падаешь! Ведь ты все мои зимние сны разгонишь.

Лист возмутился и сказал:

– Ах ты, презренное ничтожество! Безголосая брюзга! Ты не жил в вышине – где тебе знать, как звучит песня.

После этих слов осенний лист опустился на землю и заснул. Наступившая весна разбудила его – но теперь он уже был травяным стеблем.

А когда пришла осень и стала навевать на него зимний сон, а в воздухе над ним закружилась облетающая листва, он пробормотал:

– Ох уж эти осенние листья! Ну и шуму от них! Они разгонят все мои зимние сны.

Однажды Глаз сказал:

– За этими долинами я вижу гору в синеватой дымке тумана. До чего же она красива!

Его слова долетели до Уха, которое напрягло свой слух, а потом удивленно спросило:

– Где же тут гора? Что-то ее не слыхать.

– Я все пытаюсь нащупать ее или хотя бы дотронуться до нее, да все напрасно – ничего похожего на гору не нахожу, – промолвила Рука.

– Никакой горы здесь нет, я не слышу ее запаха, – изрек Нос.

Тут Глаз посмотрел в другую сторону, и все разом заговорили о чудном наваждении, примерещившемся ему, и сошлись на том, что с Глазом творится что-то неладное.

Некогда в древнем городе Афкяре [20] жили два ученых мужа, каждый из которых ненавидел учение другого и старался всячески принизить его. Ибо один отрицал существование Богов, другой же в них верил.

Однажды они повстречались на рыночной площади и, окруженные толпой своих почитателей, затеяли спор касательно того, есть Боги или нет их. После долгих препирательств они разошлись.

В тот вечер неверующий отправился в храм и, простершись пред алтарем, молил Богов простить его нечестивое прошлое.

А в тот же час другой ученый муж, чтивший Богов, сжег свои священные книги, ибо сделался неверующим.

Когда родилась моя Печаль, я заботливо выхаживал ее и оберегал с нежностью и любовью.

Моя Печаль росла, как и все живое, росла сильная, прекрасная, исполненная прелести и очарования.

И мы с Печалью любили друг друга и любили окружавший нас мир, потому что у Печали было доброе сердце и мое рядом с нею становилось добрее.