— Да ты что?! — ахнула Светлана. — Как это?!

Павел буравил мальчишку взглядом.

Экскурсию по Третьяковке вел приглашенный балерун — эдакий стильный, волосы собраны в хвост, весь в черном, в бандане и с брошью в виде пляшущего индейца с перьями. Симпатичный, хотя экстравагантный. Дружелюбно улыбался. Добродушно настроенный Ванька объяснил брату, что балеруна пригласили специально — он оригинально рассказывает о живописи. Слава удивился, но промолчал. Мать опять вчера слезно молила помочь разобраться с Иваном. И Слава снова пообещал.

В Третьяковке оказалась удивительно разношерстная публика. Как давно здесь Слава не был! Одна девушка — в драных джинсах. Другая — под руку с парнем — в черном латексе, сетчатой черной кофтенке, в длинной ярко-красной юбке — явная готка. Еще два парня скиноватого вида — с обритой под ноль головой и в черных рубашках. Но все вели себя нормально, бродили по залам, смотрели картины и беседовали. И Слава не понял, недоумевать или радоваться такой разномастности Во всяком случае, факт, обращающий на себя внимание.

Осмотр начали с зала иконописи.

Артист покрутился возле большой иконы Божьей Матери, обращая общее внимание на нимб, словно излучающий свет.

— От иконы и должно исходить внутреннее сияние, та энергия, которую обозначает нимб! — торжественно провозгласил он. — Вы стоите сейчас рядом и смотрите прямо в святой, прекрасный лик! Глядите на него молча, кто сколько сможет простоять под такой прямой светлой энергией. Экстрасенсы даже приходят к иконам набираться у них этой энергии. Но они заблуждаются. Набираться энергии надо без каких-то пассов, а просто так — душой, искренне.

Балерун повел всех по залам дальше, эдак артистично припрыгивая и жестикулируя. Слава с трудом подавил улыбку. Ванька укоризненно покосился на него.

Но тут вмешалась дежурная тетка, быстрым шагом направившаяся к балеруну:

— Простите, вы ведете экскурсию? Но я вас не знаю, у вас нет значка гида, и вы ничего не согласовали с администрацией галереи.

— Прелесть моя, для чего вам эти формальности? — замурлыкал артист. — Я пришел как энтузиаст, и просто говорю с ребятами об искусстве. Что еще от меня надо?

Дежурная сразу насупилась и кликнула на подмогу другую тетку.

— Мужчина, вы, я вижу, проводите здесь урок, — живо подключилась напарница. — Рассказываете группе, вызываете ваших подопечных и спрашиваете их. Это прекрасно! Даже замечательно. Но поймите: вы пришли сюда самовольно! Устраиваете самодеятельность, а это, простите, не положено. У нас есть расписание штатных экскурсий, о которых надо договариваться. Хотите ее устроить — пожалуйста, но идите тогда к администрации галереи, сообщайте, кто вы такой и какой конкретно урок и с кем будете проводить. Вам дадут значок гида, и никто к вам не придерется. А вы поступаете неправильно, это нарушение порядка и дисциплины.

— Хорошо, — эдак вполне деловито и чуть жалостно улыбнулся балерун. — Расстреливать не будете?

Тетка истово закатила глаза.

— Ну, вы и сказали! Нет, не буду. Но больше так не делайте, хорошо?

— Хорошо. Я все понял, — галантно поклонился артист.

Правда, экскурсию он все-таки провел, но уже по-тихому, смешиваясь с ребятами и словно просто размышляя вслух о картинах, как посетитель с другими посетителями, без жестов и монологов. Но впечатлениями поделился:

— Вы слышали? И такие люди приставлены к искусству! Им буква формального правила дороже людей, пришедших к ним и говорящих здесь о святом. Да этих женщин на пушечный выстрел нельзя подпускать к такому зданию, как Третьяковская галерея! Однако они здесь работают. А их экскурсоводы!.. Я видел как-то одного. Ростом вот такой. — Балерун указал на спинку стула. — И вообще не мужчина. Если помните, Квазимодо ведь тоже был невысок, — он опять показал на высоту спинки стула, — но мужчина, мачо! А этот мало того, что коротышка, недомерок, так еще и лишен признаков своего пола. Ни растительности на лице, ни намека на мускулы, и противный фальцет. И он водил экскурсию от картины к картине. А сам почти ничего не говорил. У него на шее висел диктофон. И он, остановив экскурсантов у картины, просто нажимал кнопку и безразлично стыл на месте. За него отдувался диктофон.

Среди компании Слава отметил симпатичную кареглазую девочку. Немного пухленькую, какие ему нравились. Улыбчивую. Может, попробовать с ней познакомиться? Он видел, что она в клубе не совсем своя, скорее из приходящих на мероприятия и уходящих. Ведет себя неуверенно, чувствует неловко.

Ванька улыбнулся брату. А улыбка у него все-таки резиновая… И очки-«хамелеоны».

— Ты любишь живопись? Честно?

Вопрос как вопрос, но что-то насторожило Славу. На миг, самую малость. Как-то уж очень официально спрошено, в лоб. Интонация какая-то… Нет, наверное, показалось, усё в порядке…

— Средне, — признался он. — Вернее, смотря каких художников. Из русских у меня любимый — Васнецов…

— У-у-у! — понимающе улыбнулся Иван.

— Да, люблю его сказки. Сугубо. Русских пейзажистов тоже. И еще у меня любимые — Рубенс и Кустодиев. Но они просто потому, что мне нравится такой же женский тип фигуры, какой и им. Слава не рассчитывал на непонимание. Скорее ждал еще одной понятливой улыбки. Мужик мужика всегда сечет. Хотя насчет пышек — дело вкуса. Но Иван вдруг словно стушевался и даже скривился. С чего вдруг? Что за криминал?