Павел встал и подошел к окну, гулко топая по полу протезами. Выкинул окурок и зажег вторую сигарету.

— Вот лежу иногда ночами без сна и думаю, думаю… Мне стало казаться, что эти высокие, прекрасные слова о защите — не более чем прикрытие, ширма для простого грубого смысла. В общем и целом. Ведь далеко не каждый согласится делать то, что делали мы с тобой. Значит, не у всех такая психология, далеко не все способны и готовы убивать, как мы с тобой. В принципе в мирное время.

— Да ты что?! Мирного времени не бывает! — резко заявила Светлана. — Оно всегда тревожное и опасное. И потом, ты забыл еще одну важную деталь — нас с тобой тоже могли убить. В одну секунду. Мы шли под пули. Эту психологию ты не учитываешь?

Павел хмуро глянул в ее сторону.

— Согласен. Чужие пули я сбрасываю со счетов. Будто забываю… И все равно не дают мне покоя мои думы… Ночью так и наседают со всех сторон, проклятые… Знаешь, Света, чего я хочу больше всего на свете?

Светлана смотрела на него с тревожным любопытством, нервно покусывая губы. Она давно стала такая дерганая, сразу после Чечни. Или еще раньше, уже там…

— Увидеть мать… — Павел мрачно дымил в окно. — Какая она у меня была — худая, толстая, светлая, темная… Какие у нее были глаза… Просто увидеть и запомнить — и ничего больше… Тогда уже умирать не страшно… И вот я подумал: тот парень, Славка этот, тоже сейчас хочет увидеть мать. Просто увидеть — и ничего больше… Вот и все. Там сейчас такая боль, что ее можно запросто пилить ножом, отрезать скальпелем, как опухоль.

Светлана молчала.

Павел не раз спрашивал сам себя: да что ему за дело до этой соседской семьи? Ну, пропал там парень… Мало ли их исчезает по стране чуть ли не каждый день… Но что-то зацепило его в этой истории, что-то задело. Павел убивал, стрелял, взрывал… А тут вдруг захотелось помочь. Отыскать этого Славку, о котором он, в сущности, ничего не знает… Но вот захотелось…

Пашины друзья работали всюду. Найти их — дело техники и двадцати минут. Передать суть. Попросить…

Приятели выслушивали Павла внимательно. Отвечали кратко, по-военному: «Принято к исполнению!» Один даже добавил: «Кажется, я кое-что предполагаю… Есть некоторые данные. Но пока озвучивать не стоит. Подсоблю…»

Красное солнце давно укатилось за горизонт, но его малиновые блики до сих пор слабо тлели упрямыми пожариками у самой кромки земли, далеко за домами и садами дачного поселка.

— Давай поженимся, — прошептала Светлана. Павел хмыкнул и прикусил сигарету.

— Давай… Давно тебе хотел предложить, да все не решался… Боялся чего-то…

Славе быстро надоело отслеживать спортивные события, ибо никогда он не был заядлым болельщиком. И конечно, больше недели «чебутыкинской» жизни он не выдержал. Его словно заломало. В прямом смысле заколбасило, как наркомана, у которого отняли наркотик. И он скомандовал себе: хватит!

Вот что оно такое — библиомания. Слава оказался не в силах долго жить без книжки. А Ванька — тот любил смотреть футбол. И недавно признался брату, что на него большое впечатление произвел фильм о человеке, который в качестве пиара придумал героиню. И так хорошо, что сам в нее поверил. Очевидно, Иван — принципиальный интеллектуал, ему нравятся именно вещи с оборотом, с изюминкой по части идеи, подумал Слава.

Еще Ванька сообщил, что любит Роберта де Ниро. В тех ролях, где он играет сильных людей. Но, впрочем, интересна и несвойственная ему роль — слабого человека, который теряется и ищет.

Слава хотел сказать, что сила и слабость — более чем спорные понятия. Но промолчал. Лучше выслушать. И узнать наконец брата. Слава умел хорошо слушать, и это подкупало многих. Он часто себе твердил: «У всех есть свои недостатки, нужно уметь их прощать…» И в результате вскоре недостатков у друзей насчитывалось десятками, а Славка на каждый новый говорил себе одно и то же и ехал дальше, пока вдруг не понял, что перед ним — настоящие отморозки… И перестал оправдывать. Ну их к лешему!

Вообще, Славка вырос рационалистом, так вынужденно себя воспитал. Шокировать его было сложно. Его, далекого от снобизма, никогда не выводили из себя ни дама в платье от Кардена, ни мужик в телогрейке, спящий под забором. Но эта широта души имела и обратную сторону. Славка и к Богу пришел как рационалист, его путь к Нему был путем волхва, а не пастуха. Потому что Слава понимал: Он есть и перед Ним нам всем отвечать. Понимал разумом. А сердце — оно ведь мятежное. Бунтовало оно, своевольничало! Поэтому Слава его смирял.

— Мы с клубом часто ходим в походы, — пробубнил Ванька, искоса заглядывая брату в лицо.

Они шагали в магазин, мама попросила.

Слава тотчас приободрился. Тэк-с, господа… Давненько он не был в походе! А брат явно хочет дружить. Мама обрадуется. Слава очень любил мать, нежно и преданно, несмотря ни на что: на отчима, которого ненавидел и презирал, на мамино отступничество — старшего сына отдала сестре! — на заботы дядьки и тетки, которые так старались перебить мать… Мама все равно всегда оставалась в сердце Славы самой доброй, ласковой и близкой, ничем не замутненной и не запятнанной.

— Замечательная идея! — одобрил он брата. — Уже лето начинается.

Справа строился огромный дом. Окна — черные дыры, внутри все пусто, а в каждом пустом окне горело по разноцветной неонке. Фантастика какая-то, будто с картин сюрреалистов. Как такое устроили? А главное — для чего, и что дальше будет по мере строительства? Психоделическая новостройка…

— А вот тут неподалеку мой сокурсник живет, — сказал Слава Ивану. — Хороший парень, только пил много и допился до инсульта. Теперь инвалид второй группы.