Шрифт:
Я скосил глаза на инструктора, тот стоял около двери и ухмылялся от удовольствия. Вдруг он открыл дверь. В эту секунду я невольно посмотрел вниз на землю, и мне показалось, что какая-то невидимая сила, что-то вроде воздушной струи, пытается вытащить меня из самолета и бросить в бездну. Хотя я что есть силы, до боли в пальцах сжимал сиденье.
Мое состояние заметил выпускающий и что-то сказал, вернее, прокричал инструктору. Инструктор кивнул головой и вдруг сел впереди меня. Выпускающий похлопал меня по плечу, мол, все, пацан, будет в порядке.
В знак благодарности попробовал улыбнуться, но не смог, и за меня это сделал выпускающий.
Дверь в самолете по-прежнему оставалась открытой, и выпускающий спокойно рассматривал на земле ему одному знакомые ориентиры, по которым он отсчитывал время до начала выброски парашютистов.
Вот он подал рукой команду левому борту встать! Инструктор встал, за ним и мы. Боязливо откинули сиденья. Немного стало свободнее в кабине, однако устойчивости в ногах никакой. Я глянул через широко расставленные ноги инструктора вниз на землю и подумал, ну как все это выдержать, и на секунду от страха закрыл глаза. Точно так же думали и остальные парни в самолете.
И вдруг в кабине раздался противный вой сирены. От этого звука я вздрогнул, кровь в жилах застыла.
Ведь это же сигнал идти вперед, но как преодолеть эти два шага. Инструктор уверенно сделал шаг вперед и ринулся в бездну, подавая нам личный пример.
Ноги не слушаются. Выпускающий смотрит на меня, как удав. Я закрываю глаза, делаю шаг к нему, а он спокойно подтягивает меня в себе и направляет в дверь.
По лицу хлестанула тугая струя воздуха, я уже падаю, кувыркаясь, в бездну, чувствую, как стропы стали выходить из ранца парашюта. Потом затяжной провал.
Вдруг резкий рывок кверху, ноги оказались выше головы. Кругом почему-то очень тихо, тихо. Ура! Мой парашют раскрылся, значит, живой, но глаза еще не открываю, боюсь.
Все самое страшное медленно, потихоньку стало отступать, открыл глаза и стал вспоминать, чему нас учили на земле.
Попытался удобнее сесть в подвесной системе, но как только одну руку отнял от лямки, снова стало не по себе. Страх не отпускал.
И все-таки страх я поборол быстро и уже через несколько секунд пытался управлять куполом. Не все на первых порах получалось, но я старался.
А кругом были слышны радостные возгласы парашютистов. Кто-то переговаривался друг с другом, пытаясь что-то подсказывать по ходу дела. Я просто ликовал от радости. Однако встреча с землей произошла неожиданно, хотя я и видел ее приближение, но не смог определить расстояние до нее. Совершил головокружительный кульбит, однако ноги старался держать вместе, как учили инструкторы. После кульбита я подскочил, встал на ноги и быстро собрал купол парашюта. Снял с потной головы шлем, и вдруг такая радость охватила, что даже захотелось петь, а другие ребята, собирая купол, тоже пели. Затем мы дружно кричали нашим товарищам, которые еще были в воздухе, чтобы они развернулись по ветру и держали ноги вместе, а также повторяли слова дежурного на площадке приземления: «Земля! Земля!» Считаю, что это был подвиг, проявление нашего мужества.
Конечно, обмен впечатлениями продолжался до отбоя. Скажу не таясь, этот первый прыжок преследовал меня во сне страшными кошмарами еще долгие годы, и даже когда я служил в десантных войсках и совершил уже не один десяток прыжков с парашютом, в том числе на лес, воду и высокогорные ограниченные площадки. Многие ребята в ту ночь вскрикивали от страха во сне.
Утром, а это было воскресенье, нам разрешили увольнение в город. Недалеко от аэродрома жила моя тетя, младшая сестра отца Татьяна Андреевна. В суровые военные и голодные годы она нянчилась со мной, маленьким. Муж ее, Виктор Сергеевич, долгие годы руководил Гомельским авторемонтным заводом, был членом бюро горкома, уважаемым человеком в городе и, надо сказать, честным. Всю жизнь жили и живут в двухкомнатной квартире, за что ему частенько доставалось от тети, но она, несмотря на некоторый достаток в доме, всю жизнь работала и воспитывала двоих детей. Минут через тридцать тетя тискала меня в своих объятиях. Она быстро сообразила стол и с большим удовольствием слушала мой рассказ о том, что я нахожусь на сборе на аэродроме и уже совершил один парашютный прыжок из кукурузника и, наверно, буду служить в десантных войсках. Правда, о переживаниях и страхе, которого я натерпелся во время прыжка, скромно умолчал. Пришел Виктор Сергеевич, пришлось повторить рассказ.
К вечеру я вспомнил про сбор, лагерь и строгий порядок. Стал собираться. «Не спеши, сейчас вызову машину, и водитель тебя довезет до лагеря», — сказал Виктор Сергеевич. Тетя на прощание чмокнула в щеку и сунула в руки сверток с провизией. Водитель на «Волге» прокатил меня через весь аэродром и, как большого человека, подвез прямо к нашим палаткам. Конечно, пацаны обратили внимание на такой сюжет; а мне этого, собственно говоря, и хотелось. Конечно, тетино угощение тут же съели.
Наутро приступили к укладке парашютов на следующий прыжок. Нас снова распределили по кораблям, только на этот раз с учетом веса каждого парашютиста. Порядка на этот раз было больше, чем в первый день, но волнения, судя по нашим физиономиям, не меньше, да и ветер был сильный, с сильной облачностью. Пришлось ждать, пока стихнет. Ближе к обеду ветер стих, исчезли облака. Нам дали команду надеть парашюты, вывели на линию старта, и мы стали ждать своей очереди для посадки в самолет.
Я уже был научен горьким опытом первого прыжка, да к тому же и вес мне позволял зайти в самолет первому. По команде выпускающего мы повернулись направо, и я первым зашел в кабину самолета. На этот раз на линии старта пилоты выключили двигатель и заходить в самолет было намного спокойнее.
Я знал свое место рядом с кабиной пилотов и невольно заглянул к ним. Там было множество светящихся кнопок, лампочек и тумблеров. Вот это да, красота-то какая, подумал я, а прошлый раз ничего не рассмотрел. Как только последний парашютист зашел в самолет, выпускающий закрыл дверь. И сразу же начало портиться настроение. Выпускающий внимательно осмотрел нас, напрасно мы пытались ему улыбнуться, улыбка выходила жалкой.