Я набрал номер отца Элоди:

— Жан-Мари?

— Поль? Ты с Элоди?

— Нет.

— Ах, черт. А где она, не знаешь?

— Нет, а ты не знаешь?

— Нет. Между нами произошла ссора. Она не отвечает на мои звонки.

— Ссора? По какому поводу?

— По поводу свадьбы с этим аристократическим кретином, по какому еще?

— А, Валери. Я с ним знаком. Приятный парень.

— Возможно, но его бабушка — vieille p'etasse.

Так. Помимо стервы и коровы, Бабуля теперь была еще и старой пукалкой. Эта высокопоставленная леди, несомненно, добилась уважения в семье Элоди. Я задумался о том, что на самом деле вызвало ссору. Насколько я знал, их взгляды во многом совпадали.

— Разве ты не рад, что Элоди войдет в такую семью? — спросил я. — Это уж точно лучше ее прошлых ухажеров, например юнца-модели и престарелого рок-звезды.

— И конечно, тебя, Поль.

— Если ты включаешь меня в число ее ухажеров, большое спасибо. Наверное, она в Сен-Тропе. Я должен туда поехать и обсудить меню с пукалкой, как ты ее называешь.

Жан-Мари рассмеялся и немного расслабился.

— Главное, не позволь им снобить, — сказал он. — Они ведь ничем не лучше нас. Франция — это республика, а не монархия. Не позволяй пукалке возомнить себя королевой.

— Она наша клиентка, Жан-Мари, а я всегда считал, что клиенты должны чувствовать себя королями.

— Ты слишком много времени провел в Америке, друг мой, — заворчал он. — Здесь, во Франции, мы предпочитаем, чтобы наши клиенты нас боялись.

— Ладно, согласен. — Обычно с ним проще согласиться и сделать по-своему. — К вопросу об Америке, ты подумал над проектом моего друга Джейка?

— Что? А, ну да. Думаешь, у меня есть время на идиотов, которые поощряют этих каджунских неудачников на написание стихов? Найди Элоди и скажи ей, чтобы она мне позвонила, хорошо? Au revoir [68] .

Похоже, Джейку придется припасть к другому источнику. Грустно, но с другой стороны, в глубине души я считал, что любая возможность ограничить поток стихов Джейка (равно как и стихов, написанных под его влиянием), в конечном счете, к лучшему для всех.

Я позвонил Элоди, которая сразу ответила и нажаловалась на своего отца, который «не понимает, что стоит на кону». Потом, без всякого перехода, она заявила, что ей нужно идти, потому что в замке царит la crise totale [69] .

— Кризис какого рода? — спросил я.

— Нет времени объяснять. Приезжай побыстрее. Пока.

Она повесила трубку и оставила меня наедине с мыслями о том, в какой хаос я попаду по приезде в Сен-Тропе. Хотя ничто не могло сравниться с тем merde, в которое я вляпался здесь, на Бендоре.

Merde— самое мягкое из слов, которые пришли мне в голову, когда я увидел Леанн, сидящую на высоком стуле у барной стойки, в черном платье с открытой спиной и с распущенными волосами. Она закинула ногу на ногу. Глаз беспрепятственно скользил от ее крепких икр к туфлям на высоких каблуках. Леанн была в полном боевом прикиде.

К тому же на часах было ровно шесть. Само по себе, это удивительно. Ни одна французская женщина не является на встречу с мужчиной вовремя. Иначе ее поведение трактуется как излишне нетерпеливое. Французский мужчина, скорее всего, решит, что ей так хочется секса, что она уже на стенку лезет, и предложит, пропустив ужин, сразу подняться в номер.

Однако, будучи британцем и не будучи плейбоем, я вежливо поздоровался и сказал ей, что она прекрасно выглядит. Это меньшее, чего можно ожидать от настоящего джентльмена.

Леанн соскользнула со стула и подставила мне щеку для поцелуя.

— Ты пьешь пастис? — спросил я.

— Да, я вьюгная девушка.

— ?

Она рассмеялась и попробовала еще раз:

— Вьюжная.

— В смысле? — не понял я.

— Ну, знаешь, с южа.

— А, ну да.

Крепкий орешек для французов — произношение слов «юг» и «южный». То же самое со словом «одежда». Я дал ей небольшой урок, и мы вместе посмеялись над ее шепелявыми попытками разобраться в согласных.

— Мне казалось, это скорее мужской напиток, — сказал я, указывая на бокал с пастисом, когда мы более-менее наладили координацию ее речевого аппарата.

— Да, возможно… Я пью пастис, потому что занимаюсь мужской профессией.

— Да? А мне казалось, что в женщинах-гидах нет недостатка.