Шрифт:
…вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы,
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины, моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
Ан, нет, московский митрополит Филарет пожаловался шефу жандармов, что Пушкин оскорбляет святыню, заставляя символ православной церкви служить подставкой для птиц. Позвали к ответу цензора, а тот заявил, что сам видел, как галки и вороны садятся на кресты московских церквей, но если кто и виноват в этом, так только полицмейстер, допустивший такое безобразие, а уж никак не поэт и тем более не цензор.
Бенкендорф с усмешкой выслушал объяснение и, встретившись потом с Филаретом, сказал, что пустяковое это дело не стоит внимания такой почтенной особы. Однако митрополит затаил на Пушкина зло.
ЖенитьбаВ конце 1828 г. на одном из московских балов Пушкин впервые увидел Натали Гончарову. Красота 16-летней девушки поразила поэта. Он познакомился с Гончаровыми, стал часто бывать у них дома и вскоре сделал Натали предложение. Ответ он получил уклончивый: Гончаровы рассчитывали на более выгодную партию. Натали, конечно, заметили в высшем свете, но породниться с ней никто не торопился: сомнительное поведение матери, болезнь отца и отсутствие приданного не вызывали энтузиазма у расчетливых молодых людей. Время шло, надежды таяли, и трезво оценив шансы своей дочери, Наталья Ивановна передала Пушкину привет через общего знакомого. Поэт, живший в это время в Петербурге, помчался в Москву, возобновил свои визиты и сделал предложение во второй раз. На сей раз, оно было принято, но свадьба всё время висела на волоске из-за постоянных ссор Пушкина с матерью невесты.
Неопределённость беспокоила поэта, и, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, он проводил время с друзьями. Как-то раз, заехав к Нащокину, Александр Сергеевич встретил там свою старую знакомую цыганку Татьяну Демьяновну. Обрадовавшись, он поцеловал ее и сказал:
– Может, слышала, Таня, я жениться собираюсь.
– Как не слышать, Александр Сергеевич! Дай вам бог счастья.
– Ну, так спой мне что-нибудь.
Взяла Таня гитару в руки и стала струны перебирать, а у самой на сердце тоска: друг в деревню уехал, а когда вернется – бог весть. И запела она:Ах, матушка, что в поле так пыльно?
Государыня, что так пыльно?
Кони разыгрались. А чьи-то кони? Чьи-то кони?
Кони Александра Сергеевича…И такая грусть была в её голосе, что у всех присутствующих сердце заныло, а Пушкин схватился за голову и зарыдал.
– Что с тобой? – испугался Нащокин, подбегая к нему.
– Ах, эта песня, она мне всю душу перевернула, – сквозь слезы ответил поэт, – она мне не радость, а большую потерю предвещает.Под влиянием встречи с цыганкой он написал старинному знакомому: "Всё, что ты мог бы мне сказать в пользу холостой жизни и противу женитьбы, всё уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого… В 30 лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью". Венчаться Пушкин хотел в лучшей церкви Москвы, но митрополит Филарет настоял, чтобы богохульнику, имевшему наглость посадить на кресты галок, доступ туда был закрыт. Обряд проходил в церквушке Малого Вознесения, однако Александра Сергеевича это вполне устраивало. Счастью его не было границ, глаза его светились. Он чувствовал необычайный подъем и хотел, чтобы церемония эта, хоть и радостная, побыстрее закончилась. В возбуждении он неловко повернулся и задел за аналой. Крест, стоявший сверху, покачнулся и упал. Сердце Пушкина ёкнуло. Он стал думать, как бы не совершить другой, еще большей оплошности, а в глубине души уже шевелилось горькое предчувствие, что она неизбежна. И действительно, когда он одевал кольцо на палец невесты, рука его дрогнула, кольцо выскользнуло и упало на пол.
Александр Сергеевич страшно побледнел и шепнул Нащокину: "Всё плохие приметы". – "Ерунда", – твердо возразил Павел Воинович, крепко сжав руку друга. Он знал, что настроение поэта может меняться очень быстро и всю любовь к нему вложил в это рукопожатие. Пушкин успокоился и больше никаких неприятностей во время обряда не произошло.
А через несколько дней Александр Сергеевич писал приятелю: "Я женат и счастлив, одно желание моё, чтобы ничего в жизни не изменилось, лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, будто я переродился".
Все знакомые заметили в Пушкине эту перемену, а цыганка Таня даже не узнала поэта, когда встретила его через месяц после свадьбы. "Пошла я как-то утром к Иверской, – рассказывала она, – а оттуда в город по площади пробираюсь. Гляжу, богатейшая карета четверней едет мне навстречу. Я, было, свернула в сторону, только слышу громко кто-то мне из кареты кричит: "Радость моя, Таня, здорово!" Обернулась я, а это Пушкин, окно опустил, высунулся из него сам и оттуда мне рукой поцелуй посылает, а подле него красавица писаная – жена сидит. Голубая на ней шуба бархатная. Глядит на меня, улыбается".
Дуэль
В 1833 году, совершая поездку по местам, где гулял Е. Пугачев, Александр Сергеевич писал: "Третьего дня, выехав ночью, отправился я к Оренбургу. Только выехал на большую дорогу, заяц перебежал мне её. Чёрт его побери, дорого бы я дал, чтобы его затравить. На третьей станции стали закладывать мне лошадей – гляжу, нет ямщиков: один слеп, другой пьян и спрятался. Пошумев изо всей мочи, решился я возвратиться и ехать другой дорогой… Повезли меня обратно – я заснул – просыпаюсь утром – что же? Не отъехал я и пяти верст. Гора. Лошади не везут. Около меня человек 20 мужиков. Черт знает, как Бог помог, наконец, взъехали мы, и я воротился в Симбирск. Дорого бы я дал, чтобы быть борзой собакой: уж этого зайца я бы отыскал".
Первые годы семейной жизни прошли для поэта спокойно. Казалось, даже император желал Пушкину счастья: он принял Александра Сергеевича на службу, сделал его историографом и платил жалование из государственной казны. Но семья Пушкина росла, а жизнь в Петербурге требовала больших расходов и ему все трудней становилось сводить концы с концами, да и сама столица порядком надоела. Душа его тянулась в деревню, туда, где он мог бы жить барином, не ходить на обязательные балы в Аничков дворец, не беситься от шумного веселья и совершенной пустоты и, главное, где он мог бы всё время посвящать работе. Он и жену свою убедил в необходимости этого шага. Но царь не хотел отпускать Наталью Николаевну, которая была украшением всех придворных балов, и еще более связал поэта, предоставив ему заем в счет будущего жалования. Пушкин, пытаясь вырваться из долгов, метался, как тигр в клетке. Он стал издавать собственный журнал, надеясь, что таким образом получит желанные средства. Но публика предпочитала легкие романы Ф. Булгарина и трескучие стихи Кукольника его глубоким произведениям, требовавшим душевных сил и умственного труда. Первые номера "Современника" принесли ему одни лишь убытки.
В обществе, между тем, стали распространяться клеветнические слухи о его жене. Поэт сделался желчным и раздражительным. Только в течение января 1836 г. он хотел стреляться с С.Хлюстиным и В.Сологубом. Чуть позже Пушкин отправил вызывающее письмо князю С. Г. Репнину.
Ни в одном случае дело до поединка не дошло. Удалось предотвратить и дуэль с молодым кавалергардом Дантесом. В улаживание этого конфликта вмешался даже царь. Он взял с Пушкина слово "не драться ни под каким предлогом". Александр Сергеевич своё слово сдержал, но повел себя так, что вынудил Дантеса жениться на Екатерине Гончаровой.
На некоторое время это успокоило Пушкина и усмирило Дантеса, но вскоре, почувствовав поддержку Геккерена, молодой кавалергард возобновил свои наглые ухаживания за Натали.
Этого уже Пушкин вытерпеть не смог. Он написал Геккерену оскорбительное письмо, в котором называл его сводней и старой развратницей. Дантес вступился за честь своего воспитателя и его вызов оказался для Пушкина роковым. Александр Сергеевич был смертельно ранен. Двое суток он провел в невыносимых мучениях и когда уже стало ясно, что конец близок, домашний врач Пушкина напомнил ему о выполнении христианского долга. Поэт слабо кивнул головой.
– За кем прикажете послать?
– Возьмите первого ближайшего священника.
Пришел поп из Конюшенной церкви, исповедал Пушкина и причастил его святых тайн, а чуть позже приехал лейб-медик Арендт. Он привез собственноручную записку Николая I, который, зная характер своего подданного, настойчиво советовал ему умереть христианином. "В таком случае о жене и детях не беспокойся, – обещал он Пушкину, – я беру их на свои руки".
Пушкин умер, когда ему было 37 лет.
Предсказание немки Кирхгофф сбылось полностью.
Если бы рана поэта оказалась не смертельной, его, вероятно, исключили бы из службы и выслали в деревню, где он вполне мог дожить до глубокой старости.
После смерти Александра Сергеевича, Жуковский попросил императора назначить вдове и детям покойного такую же пенсию, как семье Карамзина, но царь недовольно возразил: "Я всё сделаю для Пушкина, что смогу, но пенсию ему давать не стану: ведь мы его насилу заставили умереть христианином, а Карамзин жил и умер, как ангел".(1) Выражение Вяземского.
(2) Фотий и графиня Орлова задумали построить в Юрьевом монастыре колокольню, которая должна была быть выше колокольни Ивана Великого в Москве. Но когда они подали проект на утверждение Николаю I, царь вычеркнул из него один ярус, чтобы сохранить первенство за древней столицей. В 1838 г. Фотий умер, а княгиня, верная памяти своего пастыря, продолжала жить рядом с монастырем и жертвовать ему огромные суммы. Преемником Фотия был Мануил – монах грубый и алчный. Он откровенно запускал руку в монастырскую казну и Анна Алексеевна не захотела кормить стяжателей. Она решила уехать, а перед отъездом пошла помолиться у могилы своего друга. По обычаю она приняла причастие, вкусила просфору, вымоченную в красном вине, что должно было обозначать тело и кровь Господню, присела отдохнуть и тут же умерла… как святая. После её смерти носились мрачные слухи: ведь монахам было невыгодно отпускать такую богатую вкладчицу в Петербург, там она, чего доброго, могла перезавещать свое состояние, которое они рассчитывали вскоре получить. Многие говорили, что графиня была отравлена. Выяснилось это только в 1934 г., когда Советское правительство с целью антирелигиозной пропаганды вскрывало могилы некоторых святых угодников. Заодно вскрыли и могилу А. А. Орловой. Оказалось, что волосы ее были размётаны, платье на груди разодрано, а одно плечо выше другого. Наверно, монахи дали ей мало яда и захоронили живой. В гробу Анна Алексеевна очнулась… Жутко даже представить себе, какие мучения испытала графиня, сделавшая так много для православной церкви. С исторической точки зрения полагаться только на произведения Пушкина нельзя, а более объективные источники считают, что между Фотием и Орловой была только духовная связь. Архимандрит постоянно носил вериги, часто постился и был крайне слаб, так что у него не было даже физических сил заниматься любовью.