Остановиться он предполагал не в гостинице, а у кого-нибудь из знакомых, лучше всего у такого, который редко бывает в обществе, мало принимает у себя и ведет замкнутый образ жизни. Такой приятель у Пушкина был – это служащий Российско-Американской компании, поэт, приглашавший к себе только близких друзей, – К. Ф. Рылеев. Правда, Александр Сергеевич никогда не виделся с ним, но в письмах они обращались друг к другу с такой откровенностью, которую только можно было доверить российской почте.

А если даже правительство узнает о поездке, оно не должно его наказать, потому что обычно новый монарх начинает царствование с милостивого манифеста. После длительных сомнений Пушкин приказал закладывать лошадей и когда всё было готово, отправился в путь. Но как бы он не успокаивал себя, нервы его были напряжены: все-таки он нарушал запрет Александра I и обманывал правительство, а это не поощряли даже самые либеральные власти.

Не успел Александр Сергеевич выехать с усадьбы, как заяц перебежал ему дорогу. Это была плохая примета.

А вскоре он увидел, что навстречу идет монах.

Опять плохая примета!

Для возбужденного сознания Пушкина этого было достаточно. Видно, сама Судьба противится его поездке, а с нею бороться опасно. Поэт велел поворачивать домой. Лучше уж подождать решения своей участи здесь, в Михайловском.

Напряжение спало, он успокоился, а отдачей после пережитого волнения был необычайный взлет его творческой фантазии. На одном дыхании он создал поэму "Граф Нулин".

Озорные строки, написанные 14 декабря, звучат резким диссонансом кровавым событиям, происходившим в это время на Сенатской площади. Через несколько дней Пушкин переписал поэму начисто и пошел с ней к своим Тригорским соседкам. Барышни с восторгом слушали новое произведение, а когда все уселись пить чай, горничная сказала, что из Пскова вернулся повар Арсений. Он ездил за продуктами, но ничего не купив, «в переполохе», прискакал обратно. Его тотчас же позвали и стали расспрашивать. Из его бессвязных фраз можно было понять, что в столице бунт, солдаты патрулируют все дороги, а разъезды и караулы мешают свободно передвигаться по городу. Арсений с трудом выбрался на заставу, нанял лошадей и поспешил домой.

Пушкин, слушая рассказ повара, всё больше бледнел. Соседки с трудом вытянули из него признание, что восстание организовали члены Тайного Общества, в котором были его друзья. Вернувшись в Михайловское, поэт уничтожил большую часть своих дневников и писем. Много лет спустя он писал: "При открытии несчастного заговора я принужден был сжечь свои записки. Они могли замешать многих и могли бы умножить число жертв. Не могу не пожалеть об их потере. Я в них говорил о людях, которые сделались историческими лицами, с откровенностью дружбы и короткого знакомства".

Начались многочисленные аресты, но Пушкин, не чувствуя за собой вины, надеялся на милосердие нового монарха. Он даже просил Жуковского помочь ему выбраться из деревни и, явно рассчитывая, что Василий Андреевич покажет письмо Николаю I, писал: "Вступление на престол государя Николая Павловича даёт мне радостную надежду. Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей политический или религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку".

Василий Андреевич не разделял пушкинского оптимизма. Он, правда, ходатайствовал перед царем за ссыльного поэта, но безрезультатно и, хорошо зная обстановку в Зимнем, отвечал другу: "Ты ни в чем не замешан, это правда, но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством".

А Вяземскому и вовсе было не до хлопот: у него умер трехлетний сын и князь очень тяжело переживал потерю первенца. Он проболел несколько недель и никуда не выезжал из подмосковного имения, а когда вернулся в Петербург, узнал о смерти еще одного близкого человека – Н. М. Карамзина. При таких обстоятельствах обращаться с просьбой к Николаю I у Вяземского не было ни сил, ни желания, а чтобы выразить своё участие в судьбе друга, он посоветовал Пушкину написать государю письмо "искреннее и убедительное… и обещать впредь держать язык и перо на привязи"…

Это был дельный совет. Александр Сергеевич понимал, что друзья правы и после долгих колебаний обратился к царю сам. Упор он сделал на "неизлечимую" болезнь, существование которой подтвердил знакомый медик. Приложив к посланию эту липовую справку, Пушкин отправил императору письмо:

"Всемилостивейший государь!

В 1824 г., имев несчастие заслужить гнев покойного Императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенном в одном письме, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.

Ныне с надеждой на великодушие Вашего Императорского Величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противуречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему Императорскому Величеству со всеподданнейшей моею просьбою.

Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требует постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края.