Шрифт:
Христос воскрес, моя Ревекка!
Сегодня следуя душой
Закону бога-человека,
С тобой целуюсь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я не робея,
Готов, еврейка, приступить —
И даже то тебе вручить,
Что может верного еврея
От православных отличить.
Да и к своему Богу – Иисусу Христу – Пушкин относился запросто: в письме в А. И. Тургеневу он называл его умеренным демократом, а в поэме “Гавриилиада” так лихо переосмысливал рассказ о благовещении девы Марии, что это выглядело уже не очаровательной шалостью (1), каковые иногда допускались по отношению к церкви, а прямым богохульством. Поводы для сомнений в справедливости учения Иисуса иногда подавали и сами священнослужители. Взять хотя бы архимандрита Фотия. Он имел прекрасные внешние данные, был очень хорошим оратором и на своих проповедях гипнотизировал прихожан. Многие дамы были от него без ума. Фотий ловко пользовался этим для продвижения по иерархической лестнице. Особое внимание он оказывал одиноким богатым женщинам. Среди его почитательниц была Анна Алексеевна Орлова – единственная дочь фаворита Екатерины II. После того, как архимандрит направился в захудалый Юрьев монастырь, под Новгородом, Анна Алексеевна поехала за ним, построила себе дом около монастыря и ежедневно ходила на молитву к своему духовному пастырю.
«Благочестивая жена
Душою богу предана,
А грешной плотию
Архимандриту Фотию», —
писал Пушкин.
Уже не очень молодые влюбленные не скрывали своих отношений, а архимандрит, казалось, даже бравировал тем, что нарушает обет безбрачия (2).
Это была благодатная тема для эпиграмм и они сыпались из Пушкина, как из рога изобилия.М.С.Воронцов
ОдессаБлагодаря хлопотам друзей Пушкина перевели из провинциального Кишинёва в Одессу, где генерал-губернатором был его четвероюродный брат – М.С.Воронцов. Всесильный вельможа поначалу принял поэта весьма милостиво и часто приглашал к себе. Но независимое поведение Пушкина постепенно стало его раздражать, а когда Воронцов узнал, что поэт ухаживает за его женой, отношения и вовсе испортились. Генерал-губернатор стал придираться к каждой мелочи и пользовался любым предлогом, чтобы унизить Пушкина.
В 1824 году, когда весь Южный край подвергся опустошительному налету саранчи, М. С. Воронцов послал Пушкина вместе с другими мелкими чиновниками в поездку по небольшим городкам губернии, чтобы выяснить, “в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются”. Был он человек педантичный и требовал от подчинённых неукоснительного выполнения своих распоряжений. Пушкин же, относившийся к службе, как к пустой формальности и считавший своё жалование «пайком ссылочного невольника», был возмущен и хотел подать в отставку, но по настоянию друзей в командировку все-таки поехал, а вернувшись в Одессу, написал отчет:Саранча летела, летела
И села.
Сидела, сидела, всё съела
И вновь полетела.
Какой бы злой шуткой ни выглядело это стихотворение, оно гораздо лучше отражало действительность, чем пухлые отчеты других чиновников, ибо реальных средств борьбы с саранчой в то время не существовало. Следующую стрелу Пушкин пустил в своего родственника после того, как М.С.Воронцову не присвоили очередное воинское звание – полного генерала.
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным, наконец.
После этого при одном упоминании о Пушкине "полу-милорд" приходил в бешенство. Он начал бомбардировать Петербург просьбами выслать поэта из Одессы. "Избавьте меня от Пушкина, – писал он министру иностранных дел, – это, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе".
Правительство выполнило просьбу Воронцова только после того, как было перлюстрировано письмо поэта, в котором он признавался в своих атеистических взглядах."… Беру уроки чистого афеизма, – писал он Вяземскому, – здесь есть англичанин, глухой философ, единственно умный афей (атеист-В.В.), которого я знаю. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, что не может существовать разумного существа, Творца и распорядителя, – мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная".
После этого Александра Сергеевича было велено "вовсе уволить со службы" и выслать в имение его матери – Михайловское.
Как и предсказывала гадалка, первая ссылка сменилась второй.
Перед отъездом Пушкина из Одессы Е. К. Воронцова подарила ему сердоликовый перстень, на котором по-древнееврейски было написано: "Симха, сын священного рабби Иосифа, да будет благословенна память его". Поэт тогда еще не знал древнееврейского языка и надпись считал каббалистическими знаками, а перстень – талисманом (3).
Михайловское В деревне за Пушкиным был учрежден тайный надзор, а настоятель соседнего монастыря – игумен Иона был назначен его духовным пастырем. Монастырь этот когда-то был очень богат, но к началу XIX века обнищал и, став заштатной обителью, служил местом ссылки провинившихся монахов. Иона пытался было навести порядок в монастыре, но столкнулся с такой дикостью, что пришел в отчаяние. Он завёл дневник, в котором описывал свои несчастья.Дневник игумена Ионы.
20.5.1824 г.
Пришел отец Василий в церковь к вечернему пению совсем пьяный, в продолжении коего силы его так ослабели, что он едва мог кончить служение. Не вечерня получилась, а комедийный феатр. После сего сел он на скамейку около святого престола, потом встал, затрясся, аки бес пред заутренней, и испустил…! Все видели и никто не возмутился, потому что не такое еще видели прихожане.
25.5.1824 г.
Вчера в святой обители и по всей Ворончанщине праздновался день святых отцов наших апостолов Петра и Павла. Обедню в Успенском соборе служил сам преосвященный епископ Псковский Евгений.
Потом крестьянин Алексей Михайлов стал умолять братию молебствием избавить от болезни жену его, а когда молебствие свершили, случился обильный стол, питие и яства.
Сильно захмелев, диакон Иван Федоров стал делать неприличные соблазны, подсев к хозяйской дочери, стал песни свадебные петь и говорить скоромные речи. Я, видя сие, крикнул команду погрузить его в телегу и всем ехать к себе домой. Диакон кричал и вырывался и мы еле довезли его до Святогорья, чуть и иных монахов не растеряв по дороге. Возвратясь в обитель, скоро пошел он, Иван, на скотный двор и стал таскать за волоса послушника младого… И бысть вопль и стенания на дворе до шестого часа пополуночи, пока сей несчастный не был пойман, скручен вервием и посажен мною на цепь железную.
12.9.1824 г.
Камо пойду от скверного духа братии и от лица их камо бегу?! Ей, господи, мазурики сущие, особенно отец Иоанн Фёдоров. Он тать и разбойник первостатейный. Это его рук дело, что открыл ревизор. Сердцем чую! В Успенском соборе, в образе Успения выдран жемчуг, в венце нет камня голубого. В иконе Тихвинской богоматери нет мелких жемчужин… Вечером молился, а сам всё думал – это дело рук отца Иоанна. Почему написал в консисторию доношение о дурной нравственности отца Иоанна и о необходимости закрытия питейного дома в слободке. Оттуда и идет вся зараза и грехи моей братии. (Так еще в прошлом веке боролись за трезвый образ жизни – В.В.).14.12.1824 г.
Ох, ох, одолела темная сила обитель мою!
16.9.1825 г.
В воскресенье приходил ко мне сиделец Иван и жаловался на монаха Агафона, что он 15-го дня в субботу был в кабаке и просил вина в долг у жены сидельцевой, а как она в долг ему не давала, то он, вскоча в застойку, бил ее, изодрав рубаху и руку обкусав. В которые дни монах Агафон самовольно отлучился в слободку и дрался близ кабака с мужиками, и не был в монастыре сутки двое, сказывался больным и привезен был в телеге. Назавтра не был к заутрене, в обедню пришел пьяным, за что и был посажен при всей братии на цепь большую. Сидя на цепи, рычал, аки лютый зверь. Эх, Агафон, Агафон, страшило ты монастырское! Теперь твоим именем детей пугают, а монастырю от тебя поношение…"
Пушкин время от времени должен был приходить к игумену, и тогда Иона жаловался поэту на свою долю.
– Говорят, что я своекорыстен, люблю подношения, целые дни провожу в соблазнительных встречах с господами помещиками, что я жаден до вина. А кто говорит? Да все они, здешние недруги мои… Каюсь, грешен я, вкушаю и принимаю, но ума своего не теряю и сундуки мои не бренчат златом.
Жалобы были долгими, скучными и утомительными, но поэт с подобающей обстоятельствам физиономией выслушивал Иону и кивал, забавляясь при мысли, что священнослужитель исповедуется безбожнику.
Узнав, что 11 января 1825 г. к Пушкину приехал его лицейский друг, Иона пожаловал в Михайловское. Увидев своего духовного пастыря, Пушкин быстро положил на стол Четью-Минею и сделал вид, что читает. Не успел Иона открыть дверь, друзья подошли под благословение, а затем Александр Сергеевич предложил настоятелю откушать чаю с ромом. Игумен для вида отказался, но после повторного приглашения с удовольствием сел за стол. Поговорив о жизни и изрядно угостившись, он ушёл. После этого Пущин рассказал другу, что является членом Тайного Общества, а недавно принял туда Рылеева, автора нашумевшего стихотворения "К временщику", в котором даже цензура побоялась узнать всесильного Аракчеева. Кроме того он передал Пушкину письмо от Рылеева и несколько его произведений. С этого началась переписка поэтов.