Вот они… Шаркающие шаги почти возле самой двери.

— Они идут, — Вилли уже открывал дверь.

Отец вошёл. Он опирался на плечо молодого человека, высокого, крепкого. Тот поддерживал раненого.

— Анни здесь? — спросил провожатый.

— Да, — шепнул Вилли.

Первое, что он заметил, была красная гвоздика в петлице отца. Потом он посмотрел ему в лицо.

Какой отец бледный!

Вилли почувствовал во рту какой-то странный привкус. У него зарябило в глазах.

Кровь капала на пол, вся штанина у отца была мокрая от крови. Вилли в смятении глядел на половую тряпку, которую держал в руке. Потом его взгляд встретился со взглядом отца.

— Правильно. Давай вытри! — Отец улыбнулся Вилли.

Вилли вытер следы крови на лестнице и на каменных ступенях крыльца. Ни одного пятнышка не пропустил. Он вытер и тротуар на несколько метров от крыльца, чтобы следы крови не вели в дом. «Ж-ж-ж», — прожужжало что-то над самой его головой, и он испуганно пригнулся.

Когда Вилли снова вошёл в комнату, отец уже лежал в постели. Молодой рабочий стоял рядом с ним.

— Вот видишь, Отто, какую шутку сыграл с тобой наш друг Цергибель, — сказала Анни. — Значит, вот какой ценой покупают место начальника полиции наши друзья социал-демократы! Отдают приказы стрелять в рабочих!

— Из Померании, из Восточной Пруссии, из Брауншвейга и Тюрингии — отовсюду согнали сюда отряды полиции, этих кровавых собак… — Отто Эльснер скривился от боли: Анни обследовала его рану. — Но этого дня им не забыть!

— Мы тоже его не забудем, Отто. Ты уже не первый, кого я сегодня перевязываю. И одного убитого я тоже видела.

— Что с Отто? — фрау Эльснер судорожно сжимала деревянный шар на спинке кровати.

— Пуля навылет — пониже бедра. Задело кость, но не раскололо. До следующего Первого мая будешь в порядке. Повезло тебе.

Вилли внимательно следил, как отцу перевязывают рану. Когда отец вздрогнул, он так сжал кулак, что ногти впились в ладонь. Анни сделала отцу укол. Резкий запах наполнил комнату. Товарищ, который привёл раненого, уже собрался идти.

— Мне надо туда, к ним!

— Погоди, — сказал отец. — Вилли, пойди открой шкаф. Там в правом углу одна доска отстаёт. Под ней лежит свёрток, завёрнутый в брезент… Нашёл? Принеси-ка сюда!

Вилли принёс свёрток. Он был маленький, но тяжёлый. Внутри что-то металлическое. «Пистолет», — пронеслось в голове у Вилли.

— Я тоже хочу, папа…

Но отец отдал свёрток молодому рабочему:

— Возьми вот с собой. Сегодня это может вам пригодиться! Я прячу его еще с двадцать третьего года. Передай привет Цергибелю и его кровавым собакам!

— Рот Фронт!

Рабочий засунул пистолет в карман, и лицо его осветилось радостной улыбкой. Он пошёл к двери. Анни и Вилли попрощались с ним так же, как и отец, — приветствием борцов красного фронта:

— Рот Фронт!

— Что будет с Отто? — фрау Эльснер взяла мужа за руку.

— Волноваться не надо. Рана заживёт быстро. Я вечером загляну ещё раз… Ребята, у вас у самих ничего нет, но всё-таки мне нужна ещё простыня.

— Дай ей ещё простыню.

Анни разорвала простыню. Фрау Эльснер, Вилли и Элли скатали полосы, как бинты, и хотели уже сложить их в санитарную сумку.

— Погодите, — сказал отец. — Эту сумку Анни нельзя носить на виду у полицейских. Полиция сразу поймёт…

— Возьми мой ранец! — крикнул Вилли.

— Дай Анни твою продуктовую сумку!

Фрау Эльснер вымыла сумку.

— А не позвать ли врача?.. — Она вопросительно глядела на Анни. — Я всё думаю…

— Больше, чем я, и он тебе не скажет. Но если поднимется температура…

— Никакого врача, если в этом не будет крайней необходимости, — сказал Отто Эльснер. — Да и тогда только того, кому мы доверяем. Они ведь будут стараться превратить всех врачей в шпионов. Расспрашивать, у кого те видели огнестрельные раны.

— Наши раненые не должны попасть в руки полиции, — подтвердила Анни. — Мы и в больницы их не отправляем.

И всё-таки фрау Эльснер настаивала на своем:

— Но ведь у доктора Хольца много пациентов среди рабочих.