– Чрезвычайно. Знаете, у них в семействе сплошные холерики.

– И меланхолики.

– Да, и меланхолики.

С этого места уже были видны ослепительно сверкавшие на солнце речные просторы, громада массивного моста, склады и причалы на противоположном берегу.

– Я вот только одного не пойму, – обронил виконт.

– Да?

– Что из описанного вами инцидента могло напугать вашу коллегу?

Самодовольная ухмылка собеседника испарилась:

– Напугать?

– Именно.

– Я не сказал, что Габриель была напугана, – покрутил головой Чайлд.

– Поскольку опустили часть вашего разговора, касавшуюся опасных могущественных сил с неденежными мотивами.

Внезапный порыв сухого ветра качнул ветвями буков над головами спутников, и проникший сквозь листву солнечный луч пересек лицо антиквара, воззрившегося на Себастьяна с безучастным выражением.

– Простите, не имею ни малейшего понятия, о чем вы.

– Ни малейшего?

– Абсолютно. – Чайлд прокашлялся и кивнул на руку виконта: – Вы поранились?

– На самом деле, прошлой ночью меня пытались убить. Есть предположения по этому поводу?

– Убить?! – отвесил челюсть ученый.

– Ага. Кому-то не нравятся мои расспросы. И это свидетельствует, что у Габриель Теннисон были все основания бояться. Происходит нечто опасное. Очень опасное. Дело еще не закончилось, а вы, по-моему, находитесь в самом центре событий. Может, вам захочется учесть данный факт, когда возникнет искушение солгать мне в следующий раз.

По лицу антиквара разлилась болезненная желтизна.

Себастьян здоровой рукой коснулся полей своей шляпы и усмехнулся:

– Хорошего дня, мистер Чайлд. Продолжайте наслаждаться выставкой.

Повернув двадцать минут спустя на Боу-стрит, виконт обнаружил, что улочка запружена шумной, оборванной толпой, высыпавшей из полицейского управления и заполонившей тротуары и узкую проезжую часть. Изможденные женщины и одетые в лохмотья мужчины, удерживавшие вопящих, чумазых, недокормленных ребятишек, теснились и толкались вокруг невысокого человека в очках, который пытался пробиться сквозь пестрое сборище.

– Лорд Девлин! – окликнул сэр Генри Лавджой, решительно направляясь к приятелю.

– Что за чертовщина тут творится? – полюбопытствовал Девлин, между тем как Том спрыгнул с запяток и кинулся брать под уздцы испуганно мотавших головами гнедых.

Магистрат с трудом пробрался к экипажу, преодолевая натиск напиравшей толпы.

– Так продолжается со вчерашнего дня. Нас буквально осаждают родители, предлагающие ради вознаграждения мистера Теннисона своих детей – начиная от грудных младенцев и до парней двенадцати-четырнадцати лет. Даже девочек. И это только те, кто не попал в контору нанятого Теннисоном поверенного возле Флит-стрит, куда следует обращаться с какими-либо сведениями.

– О, Господи, – Себастьян окинул взглядом отчаявшихся, истощенных бедняков. – По-прежнему никаких известий о маленьких Теннисонах?

Лавджой длинно, устало выдохнул и покачал головой:

– Мальчики словно сквозь землю провалились.

В этот момент на сэра Генри налетела какая-то женщина с изрытым оспинами лицом и дикими глазами, державшая на руках, похоже, мертвого младенца. Магистрат пошатнулся, чуть не упал, но с усилием удержал равновесие. Толчея становилась опасной.

– А вам удалось обнаружить что-нибудь, представляющее интерес?

– Пока нет, – схитрил Девлин. Несмотря на все доверие к сэру Генри, он не спешил раскрывать свои карты, когда дело касалось расследования убийства. – Я вот что хотел: не могли бы вы подсказать мне, где найти девушку, обнаружившую тело мисс Теннисон?

– Имеете в виду Тессу Сойер? Она живет со своим отцом в нескольких милях к юго-западу от островка, в деревушке Кокфостерз. Мать у девчушки, кажется, умерла, а отец совершеннейший бездельник. А зачем она вам?

– Есть несколько вопросов, на которые, надеюсь, Тесса сможет дать ответ.

Себастьян почувствовал на себе долгий, пристальный взгляд магистрата. Но Лавджой только кивнул и отступил в шумную сутолоку.

Деревня Кокфостерз оказалась крошечным селением к западу от Кэмлит-Моут и состояла из церкви, древней харчевни и нескольких разбросанных коттеджей.

Следуя указаниям местного викария, виконт направился по разъезженной проселочной дороге к покосившемуся домику из побеленного камня под соломенной крышей, который стоял на дальнем краю деревни. Посреди пыльного, высушенного солнцем двора девушка лет пятнадцати-шестнадцати развешивала стирку на веревке, натянутой между углом дома и полузасохшей шелковицей. Хрупкая, миниатюрная, с тонкими, словно у ребенка, каштановыми волосами и глазами, которые казались слишком большими для ее личика, юная крестьянка мурлыкала какой-то привязчивый мотив и была настолько погружена в собственный мир, что, похоже, даже не заметила остановившийся у калитки элегантный экипаж.