–  Это мы еще посмотрим.
– Желваки на скулах Кандаурова дрогнули, напряглись… и он отвернулся к залу.

Народу прибывало все больше, в основном молодые парни в вечерних костюмах, которые далеко не на всех сидели ловко и подогнанно, многие чувствовали себя довольно скованно.

–  А что там за болванка под потолком?
– показал Юферев на освещенную разноцветными прожекторами глыбу камня, заостренную кверху и с резьбой на поверхности.

–  А!
– обрадовался Кандауров тому, что его отвлекли от неприятных мыслей.
– Это же Пуп Земли! Специально в Греции заказывал, в городе Дельфы, у храма Юпитера! Представляешь? Там есть оригинал - Пуп Земли. Я хотел купить у них этот Пуп, ему не то две, не то двадцать две тысячи лет… Не дали! Такие деньги предлагал, бешеные, можно сказать, деньги… Не отдали, жлобы. Пришлось заказать копию. Но копия тоже оттуда, из Греции. Так что тут не хухры-мухры!

–  Надо же, - вежливо удивился Юферев.
– Наверное, и копия недешево обошлась?

–  Зато у нас свой Пуп Земли, понял?! Свой! И еще неизвестно, где настоящий пуп!

–  А женщин, я смотрю, здесь немного…

–  Сколько тебе нужно?

–  Одну, Костя, только одну… Но именно ту, которую нужно.

–  Нет проблем, капитан… Извини… Нет проблем, Саша. Как ее зовут?

–  Не знаю.

–  Как она выглядит?

–  Не знаю, - слукавил Юферев. Не хотелось ему выкладывать Кандаурову все, что он знал.

–  Как ты собираешься ее узнать?

–  Понятия не имею. Вроде яркая женщина, привлекает внимание, может быть, даже красивая, хотя это необязательно.

–  Ты не поверишь, Саша, но здесь все яркие, все привлекают внимание, и почти всех можно назвать красивыми. Сейчас их немного, но с каждой минутой будет все больше. Походи, потолкайся, к бару подойди, я дал команду, тебе нальют всего, чего ты только пожелаешь… Чувствую, ты не все говоришь, но это твое дело.

–  Костя, я и в самом деле никогда ее не видел. Ни живьем, ни на снимке. И даже то, что она здесь бывает… Предположение. Я в этом совершенно не уверен.

–  Ну ладно.
– Кандауров не поверил Юфереву, но настаивать не стал.
– Потолкайся. И мне нужно кое-кого увидеть, кое-что сказать… Минут через пятнадцать встретимся за этим же столиком. Годится?

–  Вполне.

Юферев прошелся между столиками, держа общее направление в сторону бара. Ресторан был почти полон, свободных мест оставалось немного, да и те уже были расписаны - на столиках стояли таблички, предупреждающие о том, что у них есть хозяева на этот вечер. Оркестр был небольшой, негромкий, видимо, времена, когда на эстраде устанавливали динамики, предназначенные для стадионов, уже прошли. Серьезная, денежная публика предпочитала музыку тихую, даже как бы и неслышную - им надо было поговорить, услышать друг друга, уловить интонацию, которая могла значить больше, чем слова.

Капитан приглядывался к женщинам, и это сразу было замечено - дорогу ему пересекла красотка, извинилась, что неловко наткнулась на него, у бара ему улыбнулась еще одна, более яркая, нежели красивая.

–  Сто граммов коньячку?
– улыбнулся официант.

–  Пятьдесят, - поправил Юферев.

–  Теперь настоящие мужчины пьют уже по пятьдесят?
– спросила женщина в тесном сверкающем платье.

–  А сколько они пили раньше?

–  Сто пятьдесят.
– Она улыбнулась Юфереву, давая понять, что знакомство почти состоялось и они могут поговорить доверительнее.

–  Сто пятьдесят - это уже профессия.

–  А какая профессия у вас?

–  Пятидесятиграммовая, - ответил Юферев, почти светски коснулся обнаженной руки женщины, как бы извиняясь коснулся, как бы прощаясь.

–  Вы не уходите?

–  О, мы с вами еще не раз пересечемся на этих тропинках.
– Юферева женщина нисколько не интересовала - у нее были короткие темные волосы и никаких следов родинки на щеке. И потом, ему почему-то казалось, что эта не пойдет прислуживать убийцам. Недостаточно вульгарна, недостаточно развязна.

У Юферева все-таки был опыт разматывания женщин на допросах, он насмотрелся на них в таком разнообразии, с таким почти невероятным сочетанием самых различных свойств, качеств, черт характера, что для себя уже определил, какой должна быть обладательница родинки. По тем нескольким словам, которые успел сказать перед смертью Якушкин, по тому, как отнеслась женщина к его, якушкинскому, предложению встретиться, по той роли, которую сыграла она в убийстве, Юферев выстроил для себя ее образ, внешность, даже характер. Она должна быть наглее, бесстыднее, даже нет, не так - и наглость, и стыд для нее уже не существовали. Она перешагнула через эти понятия и отбросила как нечто совершенно ненужное.

–  Не она?
– услышал Юферев вкрадчивый голос за спиной и оглянулся - Кандауров улыбался широко и обезоруживающе.

–  Не похоже, чтобы это была она.

–  Саша, ну скажи наконец - что у нее есть такое, как ты надеешься узнать ее?

–  На щечке родинка, а в глазах любовь, - пропел Юферев на ухо Кандаурову - пятьдесят граммов коньяку уже начали действовать, и он расслабился, немного, но расслабился.

Кандауров взял его под локоть и отвел к столику в полумраке у самой стены.