Мне просто нравилось быть героем.

Одиннадцать парализующих заклятий, десяток защитных… а еще несгибаемая воля, стальные мышцы, серебряный меч за спиной и волосы, рано поседевшие в бесчисленных боях… Ха.

Волосы, кстати, поседели и в самом деле, только все удлиняющаяся бородка оставалась темной. С каждым днем я все более напоминал старца Григория Ефимовича. Надеюсь, кончу не так, как он, пусть даже и цепляюсь за жизнь ничуть не менее крепко.

Геройствовать пришлось уже через неделю после моего окончательного выздоровления, когда в Гнединске на заправке, куда я заглянул с канистрой, какие-то беспредельщики задумали устроить показательную казнь. Что-то им в манерах кассирши не понравилось, и маги банды решили сжечь и заправку, и кассиршу, и охрану. Традиция нефтяного перемирия еще не устоялась, так что у них был шанс остаться в живых, если бы не я. Смотреть, как парень лет двадцати бросается огненными копьями в стекло, за которым визжит перепуганная насмерть женщина, я не стал – оцепенение на мага, еще одно на того из его дружков, у которого желтым светились глаза, два выстрела из пистолета.

Правда, дружки убитых схватились за оружие, так что пришлось скороговоркой выпалить еще четыре оцепы, после чего у дрожащей кассирши попросить наполнить канистру.

Я не герой, просто отец еще в детстве объяснил, что если не убирать мусор в своем дворе, то так и будешь жить в хлеву. И даже если мусор притворяется человеком, то его все равно надо убирать.

Теперь на той заправке у меня большая скидка и хорошие отношения с городскими магами: городок хоть и небольшой, но своя «Гильдия магов Гнединска» из восьми человек уже образовалась.

Следов я не разбирал, шел к опушке, где первый раз использовал «где я». Еще раз через десять минут, и через пять окончательная наводка.

Он не слишком и прятался, устроив логово в корнях упавшего дерева.

Большая, серо-бурая тварь лежала, по-собачьи вытянувшись в сторону кислотно-розовых лохмотьев и неподвижно на них смотря. Для волка великоваты челюсти, для оборотня слишком звериная форма тела. Что-то среднее. В игре это, наверное, было полным превращением в тотемного зверя, а в жизни…

– Замри.

Не подходя, я с десяти шагов прицелился и пуля за пулей высадил всю обойму в крупную башку, попав раза три. Перезарядил, еще пять выстрелов, проверка. Лежит, не двигается. В такой форме не понять, спал паралич после смерти или он все еще жив? Три выстрела в тело, под лопатку… Черт, обзавестись каким-нибудь солидным стволом, а то не знаешь, достало до сердца или нет?

Третья обойма, невидимость на себя и очень осторожно подойти со стороны вытянутого хвоста.

Выстрел в затылок, между ушей, еще. Все, обмяк.

Подергивающаяся тварь лежала на мужской куртке. Розовыми тряпками были остатки детской кофточки, на которых лежала маленькая, уже изрядно подгнившая кисть руки. Или как лакомство оставил, или как память о дочерях, что ж там поймешь в зверином разуме. Интересно, что…

Вру!

Ни хрена не интересно, знать не желаю, помнил ли он о своем перерождении. Может, еще немного подождать, и заместилось бы в нем звериное человеческим обратно, только что дальше? Зверем он стал бы в человеческом теле или человеком в зверином?! Напал на людей? Пусть умрет!

Достав топорик, приступил к разделке.

В варкрафте не любил друидов, живучие твари, бьешь-бьешь, а оно все за жизнь цепляется, никак свою награду за победу не получить. В жизни тоже такие есть, так что, подождав, пока затихли последние конвульсии, аккуратно, насколько получилось, отрубил все лапы, голову, несколько раз прорубил спину, круша хребет. Было бы больше времени, сходил бы в деревню за мужиками, но сейчас наломал относительно сухих сучьев и, засыпав останки игруна, поджег, после чего почти час сидел на одном из корней, пережидая, пока огонь не спадет совсем. Правда, пару раз ветер менялся, и пришлось морщиться от вони паленого мяса и шерсти, но это можно пережить.

В обмен на голову получил от заулыбавшегося старика две банки меда, светлого, плотного, и рассказал, где лежат останки, чтобы позже сходили и прикопали, а то мало ли что. Старик закивал, узнав место по описаниям, долго благодарил. Когда я отходил, снова накинув невидимость, он уже тащил шест, на который и насадил голову зверя. Может, перед домом хотел поставить? Перед своим или перед тем, где игрун жил?

Восемнадцать минут ожидания в овраге, на подогретой солнцем валежине, врата – колодец.

Илья дернулся навстречу, но усидел, когда я кивнул ему, только заулыбался в предвкушении, когда я вытащил из рюкзака мед.

– Давай, Илья, сделаем медовых коврижек? Умеешь? Я вот никогда в печи не пробовал, интересно, вычитал рецепт, как пекли наши деды… мои деды, твои прадеды, значит. Мука у нас осталась, помнится.

Пацан заметался, потом кинулся к «Домоводству», раскрыл, быстро нашел описание рецепта. Умнеет молодежь, я бы начал спрашивать, а он сразу к первоисточнику.

– Михалыч, а почему ты мед так… положил?