Он уже знал, что Папессой именуют тут Олимпию Мадалькини, матушку кардинала Камилло, племянника (или — сынка?) нынешнего паны. А сама Олимпия была любовницей папы, когда тот был просто Джованни. Джованни — это по-русски Иван, как зовут его итальянцы — Джованни. Впрочем, его тезка теперь носит другое имя. А уж титул-то без пары чарок и не выговоришь: «Епископ Рима, наместник Иисуса Христа, преемник князя апостолов, верховный понтифик вселенской церкви, патриарх Запада, примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, монарх Ватикана и раб рабов Божьих».

Титул римского папы Тимофей выучил сразу же, как стал добиваться приема у его святейшества. Кто же их знает, пап-то этих. Может, они за ошибку в титуловании на казнь отправляют? А коли не на казнь, то во Дворец святой Минервы, где самая страшная тюрьма во всей Италии.

В папской курии было известно, что ежели хочешь чего-нибудь добиться от папы — ступай к его любовнице. Ну, теперь-то уже бывшей любовнице. Иннокентию стукнуло семьдесят пять, а в этом возрасте вроде бы не до баб. Но все равно, женщина — шея, а мужик — голова. Куда шея повернет, так туда голова и смотрит. Куда не плюнь, везде бабы правят. В Османской империи, откуда он ноги унес, гарем всеми делами заправлял. Во Франции, так там вообще королева Анна за малолетнего сынка правит. Ну а тут, в Риме, — бывшая любовница папы.

* * *

«Все пути ведут в Рим! Рим — Вечный город! Непотребство сплошное», — ворчал про себя Тимофей, прохаживаясь вдоль самой знаменитой реки. До обещанной встречи у Папессы оставалось еще больше часа, а палаццо Олимпии — вон оно, рядышком. Потому-то, чтобы скоротать время, Акундинов и бродил по каменным тысячелетним плитам набережной, разглядывая Тибр.

Желтая и вонючая вода его не вдохновляла. «Видели мы Тибры и потибристей!» — заключил Акундинов и уже было собрался уходить, как услышал:

— Синьоре!

Окликнули сзади. Неизвестно же, кто тебя окликает, — честный человек али грабитель. Акундинов сделал шаг вперед, а потом — в сторону и только после этого обернулся. Коли честный человек, так тот и не заметит, а коли грабитель, то будет раздосадован.

И точно! Судя по недовольной морде, грабитель ожидал, что незнакомец, по одежде судя — иностранец, да еще и без шпаги, обернется, как только его окликнут, и получит дубинкой по башке.

Неизвестных было трое. При шляпах, но в такой замысловатой рванине, что было ясно — римские пролетарии! Те самые, что просили хлеба и зрелищ, а когда их не получали, то шли бунтовать или грабить.

У первого пролетария в руках была дубинка, а двое держали в руках ножи. Теперь, когда первоначальный план сорвался, они начнут разговор. Ритуал!

— Известно ли вам, дорогой синьор иностранец, что Рим расположен на семи холмах? — спросил первый голодранец, склонившись в издевательски-почтительном поклоне.

— Си, синьор, — не менее почтительно ответствовал Тимофей, оглядываясь, уже готовый сбежать. Спереди — глухая стена палаццо синьоры Мадалькини, а сзади плескалась желтая вода. Бандиты же зашли справа и слева.

— Беллиссимо, синьоре! — расплылся грабитель в редкозубой улыбке. — Ходить по всем семи холмам — чрезвычайно опасно! И на одном из них вас непременно ограбят. Посему зачем вам дожидаться? Не проще ли, синьоре, быть ограбленным прямо сейчас?

Для голодранцев один только суконный плащ представлял целое состояние. А высокие сапоги красной кожи с тиснением? А лисья шапка? Да есть ведь еще и камзол и штаны. Тоже ведь не побрезгуют, сволочи, снимут…

— Си, синьор, — грустно кивнул Тимофей, забыв все другие итальянские слова, снимая с головы шапку — подарок сербского князя Милутина. — Кому? — спросил Акундинов по-русски, протягивая шапку первому грабителю.

Тот расслабился и, сунув за пояс дубинку, протянул было руку, как вдруг получил жестокий удар в пах. Бандит согнулся, а Тимоха поддал еще и ногой в лицо, выбивая оставшиеся зубы. Пока остальные замерли в замешательстве, Акундинов кинулся бежать.

Грабители — следом. «Не уйти», — понял Тимофей, пробежав саженей двадцать. Парни, что бежали за ним, были помоложе да пошустрее. Наверное, им было не впервой догонять жертву. Пробежав еще с десяток саженей, Акундинов остановился и повернулся лицом к противникам. Те уже настигали парня. Двое бежали рядком, а третий так и остался на месте, видимо, еще не оправившись. Когда оставалось каких-нибудь полсажени, Тимоха опять бросился бежать, иногда бросая взгляд назад. Ну вот, наконец-то случилось то, чего он и ждал…

Один из парней вырвался вперед, оставив товарища далеко позади. Видимо, слишком спешил. Акундинов слегка сбавил бег и, дождавшись, пока banditto нагонит, резко обернулся и ударил. Только — не рукой, а ножом, который заблаговременно вытащил из-за спины (спасибо сербам, научили!). Придерживая убитого, чтобы тот не упал на землю (вернее, на булыжник Вечного города) раньше времени, Тимоха подождал, пока не подбежит второй разбойник. А когда дождался, то бросил ему тело товарища, а сам пнул бандита по коленке. Такой пинок был даже болезненнее, нежели удар в промежность. Оба разбойника — и живой, и мертвый — упали. Конечно, Тимофей мог бы добить сейчас и второго, но не стал. Да и что там говорить-то! После приключений в Польше, Турции и, самое главное, последние полгода, что довелось провести в Сербии, «Иоанн Каразейский» прирезал бы всех троих еще там, у реки. Только к чему привлекать к себе излишнее внимание? Уж точно, по закону подлости — коли бы прирезал, то тут же как из-под земли вылезли бы тутошние стражники-сбиры и повязали бы его за милую душу! А потом в тюрьме сиди и доказывай, что ты — русский царевич и желаешь встретиться с римским папой!