Я должен сдерживать себя, думал он. Я должен забыть ее, вот и все. Она ушла. Я не собираюсь сокрушаться по этому поводу. Я не собираюсь надеяться, наперекор здравому смыслу, что она может вернуться. Я и не хочу, чтобы она возвращалась. Я прекрасно обойдусь без нее. Свободный и ничем не связанный.

Поток мыслей иссяк. Он почувствовал себя пустым и беспомощным. Он почувствовал себя так, будто за всю оставшуюся ему жизнь он не сможет написать ни единого слова. Может быть, думал он, неприятно пораженный этой мыслью, может быть, это всего лишь расстройство, вызванное ее уходом, лишает мой разум способности подбирать слова. Ведь в конечном счете те слова, которыми я думаю, идеи, которые развиваю, пусть и поспешно, полностью связаны с ней, с ее уходом и собственной моей бесполезностью из-за него.

Он оборвал себя. «Нет!» — выкрикнул он в молчаливой борьбе. Я не позволю, чтобы так было. Я силен. Это чувство всего лишь временное, очень скоро я научусь обходиться без нее. И вот тогда я начну работать. Так работать, как до сих пор только мог мечтать. В конце концов, разве я не жил все эти восемнадцать лет? Разве эти годы не переполнили меня сверх всякой меры образами и звуками, идеями, впечатлениями, озарениями?

Он задрожал от волнения.

Кто-то помахал рукой у него перед лицом. Он сфокусировался и холодно взглянул на девушку.

— В чем дело? — спросил он.

— Вы не скажете, когда вы будете раздавать наши зачетные работы, профессор Нил? — спросила она.

Он уставился на нее, правая щека задергалась. Он был готов выкрикнуть ей в лицо все имеющиеся в его распоряжении ругательства.

— Вы получите свои работы тогда, когда я их проверю, — ответил он натянуто.

— Да, но…

— Вы меня слышали, — сказал он.

Тон его повысился к концу фразы. Девушка села на место. Опуская голову, он заметил, как она взглянула на парня, сидевшего рядом с ней, и пожала плечами, на лице ее отражалось презрение.

— Мисс…

Он полистал свой кондуит и отыскал ее фамилию.

— Мисс Форбс!

Она подняла глаза, с ее лица сбежала вся краска, только алые губы резко выделялись на фоне белой кожи. Раскрашенная кукла. Слова раздирали его изнутри.

— Покиньте сейчас же аудиторию, — резко приказал он.

Смятение отразилось на ее лице.

— Почему? — спросила она тонким жалобным голосом.

— Должно быть, вы меня не услышали, — проговорил он, ощущая, как разрастается гнев. — Я сказал, выйдите из аудитории!

— Но…

— Вы меня слышали! — прокричал он.

Она поспешно собрала свои книги, руки ее дрожали, лицо горело от смущения. Она неотрывно смотрела в пол, горло ее конвульсивно подергивалось, когда она шла по проходу и выходила из аудитории.

Дверь за ней закрылась. Он упал на место. Его ужасно тошнило. Теперь, думал он, все они восстанут против меня, защищая эту тупоумную девчонку. Доктор Рэмси получит новую порцию масла в свой огонек.

И все они были правы.

Он не мог отделаться от этой мысли. Они были правы. Он знал это. В той далекой части своего разума, которая оставалась свободной от бездумной страсти, он знал, что сам он распоследний кретин. У меня нет права учить других. Я даже самого себя не могу научить, как быть человеком. Он хотел кричать эти слова вслух и каяться, заливаясь слезами, а потом выброситься в одно из открытых окон.

— Прекратите шептаться! — потребовал он яростно.

В аудитории стояла тишина. Он сидел, напряженный, дожидаясь каких-либо проявлений воинственности. Я ваш учитель, говорил он себе, мне надо повиноваться, я…

Мысль умерла. Он снова отключился. Что там студент или эта девчонка спрашивали о зачетных работах? Что это вообще такое?

Он поглядел на часы. Через несколько минут поезд прибудет в Централию. Она пересядет на экспресс дальнего следования до Индианаполиса. Доедет до Детройта, до своей матери. И все.

Все. Он попытался представить себе это слово, облечь его в наглядный образ. Однако мысль о доме без нее не укладывалась у него в голове. Потому что без нее это был не дом, это было нечто иное.

Он начал размышлять о том, что сказал ему Джон.

Возможно ли такое? Он был сейчас в состоянии принять невероятное. Ведь это невероятно, что она ушла от него. Почему бы не расширить список невероятного, происходящего с ним?

Ладно, что ж, подумал он сердито. Дом живой. Я вселил в него жизнь своими неистовыми излияниями гнева. Надеюсь, ради всего святого, что, когда я вернусь туда и войду, крыша обрушится. Надеюсь, что стены сложатся и от меня останется мокрое место под сокрушительным весом штукатурки, дерева и кирпичей. Вот чего я хочу. Некоего посредника, который покончит со мной. Сам я этого не смогу. Если бы только пистолет мог совершить мое самоубийство без моего участия. Или же газ заполз в меня своими смертоносными испарениями по моей просьбе, или же лезвие разрезало мою плоть по моему приказу.