— Подожди чуть-чуть, ладно? — Милана смущенно посмотрела на нее. — У мамы сердце слабое, надо ее подготовить…

— Подожду, — усмехнулась Диана. — Но вначале возьми вот это, Эля просила передать! — И она протянула девушке тоненькую пачку стодолларовых купюр. Та ахнула и всплеснула руками:

— Боже мой, сколько тут?..

— Всего пятьсот долларов, — пожала плечами Гроднева, считавшая эту сумму поистине нищенской.

Но Милана, видимо, так не думала, потому что снова ахнула:

— Так много!.. А как же она, ей там есть на что жить?..

Едва не рассмеявшись наивности девушки, Диана заверила, что с Элечкой все в порядке и единственная ее просьба — приютить на некоторое время под своей крышей дорогую подругу, то бишь ее, Гродневу Диану, которой на нынешнюю зиму остро понадобилось сменить московский климат.

— Конечно, я заплачу… — начала было она, но Милана возмущенно прервала ее:

— И не думай! Какая еще плата?.. Элечка послала и так гораздо больше, чем обычно, живи сколько нужно, поправляйся… Я сейчас только маме скажу…

Спустя десять минут у Дианы Гродневой появилась возможность убедиться, что никакого намека на сырость в доме Сорокиных не было. Сидя на чистенькой кухоньке с белыми шторками, с иконой в углу, украшенной вышитым рушником, и с самой настоящей изразцовой плитой, словно вынырнувшей из позапрошлого столетия, с ярко пылающим огнем, она чувствовала себя так, словно находилась в странном разноцветном сне. Что, впрочем, не мешало ей плести какую-то немыслимую историю о фантастической фирме, на которой они якобы работали вместе с Элькой…

Напротив нее за столом, впитывая каждое слово, произнесенное Дианой, сидела сильно постаревшая точная копия Эльвиры — ее мать. Милана слушала не менее внимательно, но при этом ухитрялась, бесшумно скользя между плитой и столом, накрывать нехитрый то ли завтрак, то ли ранний обед. Разомлев от запаха молока и булочек, явно домашних, Диана едва сдерживалась, чтобы не уснуть прямо тут, за столом, чтобы не упустить нить собственного заранее сочиненного рассказа про их с Элечкой нелегкую трудовую московскую жизнь… Наконец Милана обратила внимание на ее состояние и, дождавшись, когда Диана допьет теплое парное молоко, вмешалась:

— Мамуси к, Дианочка устала с дороги, пусть отдохнет… Остальное она нам вечером расскажет, правда, Дианочка?

— Кажется, я и в самом деле не выспалась, — призналась та, — в поезде было так душно…

Милана отвела ее в комнату, расположенную справа от входной двери, в небольшом коридорчике, по сторонам которого и располагались комнаты. Дианина оказалась крохотной и тоже очень чистенькой, обставленной, если судить по ее виду, не меньше чем парочку столетий назад. Каменный пол, устланный шерстяным ковриком в ярких разноцветных зигзагах, высокий пузатый комод темного дерева и совсем уж высоченная узкая кровать под пушистым, тоже в зигзагах, тканым покрывалом.

По-прежнему чувствуя себя словно во сне, Диана позволила Милане помочь ей взгромоздиться на эту пуховую гору и едва удержалась, чтобы не вскрикнуть, провалившись неожиданно глубоко в оказавшиеся неправдоподобно мягкими перины.

«Только бы не увидеть тот сон… Только бы…» Она отключилась внезапно и уснула действительно без сновидений — впервые с той ночи, когда все началось. То есть с того вечера, когда Венчик позвонил ей в Соплов особняк, удачно попав на момент, в который она могла говорить с ним вполне свободно. Никаких Сопловых шпионов поблизости не было. И нервным голосом (Диана этот его голос терпеть не могла!) сообщил, что звонил Майк. Они с Лесли их приглашают, но сам он считает, что лучше не рисковать, и вообще…

— Мало ли что ты считаешь! — вздыбилась Диана, которая ненавидела манеру Венчика, объявившуюся в последние месяцы, ныть по делу и без дела. Знатным же он оказался трусом! — Денежка лишней не бывает, а они всегда платят вперед. Побудем немного и слиняем пораньше… Сам знаешь, утрахаются быстро! Тоже мне риск… И вообще, кто тут рискует-то? Ты или я?..

Кто ж знал, что на этот раз именно он?

…То, что «древнейшая профессия» на самом деле пришлась ей по душе, Диана поняла незадолго до своего восемнадцатилетия. И точно так же поняла другое: долго на вершине этой «карьеры» ей не удержаться… Слишком много примеров, не считая Эльки, имелось перед глазами, а Гроднева не принадлежала к категории людей, склонных к самообману. В этом отношении немалую роль сыграла дружба с Ниночкой Фроловой: эта девушка, чей циничный ум и пугал, и восхищал одновременно, смогла продержаться в «Техасе» не меньше двух-трех лет к тому моменту, как слиняла в свой Ижевск. Но Ниночка, в отличие от Эльки, была девушкой умненькой и даже мудрой и оттого думала не только о настоящем, но и о будущем, чему и научила свою младшую подружку.

— Ты только глянь, — поучала она Диану в очередной раз, — Татьяна уже целую неделю в игорном зале крутится! А она, между прочим, в отличие от нас с тобой, два языка знает и еще недавно перед нами нос драла: мол, я эскортная, а вы так себе, по случаю… Погоди, не пройдет и полгода, как Сопло ее на Тверскую спровадит, если не в «плечевые»… Ха!.. Мне это надо, как говорят в Одессе?!

— Я слышала, — робко возражала Диана, — что Татьяна просто приболела и в игорном зале временно…