Шрифт:
X.
Несмотря на все предосторожности, довольно много репортеров и любопытных зевак теснилось в зале мэрии в день венчания Мишеля и Бланки. Все ждали чего-то необыкновеннаго и не вполне ошиблись в разсчете. Банальная церемония гражданскаго брака довольно сильно отличалась от того, что привыкли обнкновенно видеть. Жених и невеста приехали вместе. Одетый в сюртук, Мишель казался непроницаемо хододным, серьезным. Бланка куталась в дорожный плащ, ея лицо закрывал плотный вуаль. Никто не сопровождал их. До последней минуты Керье старались противиться браку, который производил скандал и вредил их светским отношениям. К тому же они теперь считали Тесье погибшим, нигде не принятым человеком. Мишель-же не хотел безпокоить ни одного из своих друзей, потому под брачным контрактом подписались те случайные свидетели, которых всегда можно найдти у входа в мэрию, они дают свою подпись за небольшую подачку на водку, или просто из удовольствия росписаться на гражданском акте.
При входе Мишеля и Бланки на скамейках послышались разныя замечания.
— Бедная,— сказала одна молоденькая девушка,— как ей приходится венчаться!
— У нея, значит, нет родителей? — спросило несколько человек.
— Нет,— возражали другие,— у нея есть мать, вышедшая замуж во второй раз; но только родные не захотели приехать на свадьбу.
— И это называют браком,— заметила толстая дама, покачивая головой.— Таких свадеб еще и не видано!
Потом все перестали болтать; наступило глубокое молчание, казалось, что страх или мучительное ожидание охватило присутствующих. Помощник мэра безстрастным голосом, может быть, немного медленнее обыкновеннаго, прочел установленныя формулы, поверх очков посматривая на стоявшую перед ним чету.
— Да,— твердо ответил Мишель.
Головка Бланки, с лицом, закрытым вуалью утвердительно наклонилась; затем новобрачные быстро вышди из залы, толпа разступилась, давая им дорогу и провожая долгим, любопытным, немного сострадательным взглядом.
— Как это все печально,— сказал кто-то тихонько; другой, более резкий, голос произнес:— что посеешь, то и пожнешь! не начать-ли еще им сожалеть!
Толпа разошлась.
Бланка и Мишель молча сидели в уносившей их карете; одне и те же думы преследовали их обоих. Оба сожалели и печалились об одном и том же.
Бог не дает своего благословения на то, что дозволяет закон, потому брак был уже заключен; Мишель и Бланка принадлежали друг другу; они разбили все препятствия, стоявшия между ними и ничто больше не могло помешать им рука об руку идти по жизненному пути; с этой минуты они могли наслаждаться давно желанной близостью в стороне от всего враждебнаго им мира, точно на необитаемом острове, о котором мечтают влюбленные.
— Моя дорогая,— сказал Мишель и взял руку Бланки,— как вам было тяжело.
Слезы выступили на ея глазах, но она постаралась улыбнуться и тихонько ответила:
— Что за важность? — голос Бланки дрожал, скажи она еще слово и у нея бы не хватило сил сдержать рыдания.
— Свет очень жесток,— промолвил Тесье, помолчав, и прибавил:— но мы так любим друг друга.
Маленькая ручка, лежавшая в его руке, с отчаянием пожала ее, а печальный любящий взгляд смотрел через вуаль на него, спрашивая многое, многое, на что нельзя ответить словами.
Им пришлось разстаться на несколько часов, чтобы окончательно приготовиться к отъезду.
Вечером Бланка и Мишель сели на поезд, идущий в Руан; там новобрачные хотели остаться дня два, три, а потом ехать в Англию; они решили в этой стране провести первые месяцы совместной жизни, поселившись в одном из уютных, уединенных, утопающих в зелени коттеджей. Ничьи любопытные глаза не будут там следить за ними.
Друг против друга, они молча сидят в отделении вагона, надеясь, что никто больше не придет к ним; но нет, пассажиров очень много; вот двое, поколебавшись с минуту, входят и садятся в двух противуположних углах их купэ. Один из путешественников, маленький толстый человек, с щетинистыми усиками на лице, дышет часто, прерывисто и постоянно отирает лысый лоб; другой, помоложе, смуглый и черноволосый, держится очень важно, прилично и спокойно. Первый сначала все никак не может усесться, несколько раз снимает и надевает на лысину бархатную ермолку, меняет поэу, точно кошка, которая готовится лечь спать; наконец, в ту минуту, когда поеэд начинает двигаться, толстяк развертывает газету и углубляется в чтение; на его подвижной физиономии ясно отражаются все впечатления, сначала он недоволен какими-то депешами или биржевыми известиями, потом очевидно одобряет передовую статью, смеется от забавной шутки журналиста.
Вдруг брови толстяка приподнялись и сдвинулись, образуя все более и более острый угол, повидимому, что-то раздражило, разсердило его. В порыве негодования он скомкал газету и громко сказал, обращаясь к своему соседу.
— Это ужь слишком!
Черноволосый, упорно смотревший на чахлыя деревца, на домики с красными крышами и сады, тянущиеся вдоль предместья, так и привскочил, точно его внезапно разбудили. Он, минуту поколебавшись, навлонился к толстяку, в глазах его мелькнуло выражение вежливаго изумления.
— Я говорю об этой статье,— объяснил старший пассажир,— вот эта, подписанная М., в ней говорится о браке Тесье. Нет, право, это превосходит всякия ожидания!
— Брак Тесье? — спросил младший собеседнив с недоверием.
— Да, женитьба Тесье, Мишеля Тесье. Ведь только об этом и говорили в продолжение многих месяцев.
— Да, да, помню,— отвечал черноволосый,— но я думал, что это уже давно кончено?
— Как? Да он только сегодня утром женился, и о его браке написана уже большая статья. Газеты скоро разузнают все, спора нет, но эта статья меня из себя выводит. Послушайте-ка конец, последния строки.