– Мертвы! – воскликнула она. – Мертвы все до единого, кроме Вальгарда и меня! Я… я видела, как он убил отца и Асмунда, когда Кетиль уже погиб. Я видела, как мама упала к его ногам, как он зарубил Асгерд. Я осталась совсем одна. О, как хотела бы я умереть вместо… Ох, мама, мама!

– Ну не плачь, – грубовато утешил ее Скафлок. Эльфы не научили его, как вести себя в таких случаях. – Ты цела и невредима, а Вальгарда я разыщу и отомщу ему за твоих родичей.

– Что с того? Подворье Орма сгорело дотла, из рода его выжили безумец да нищенка. – Дрожа, она прижалась к юноше. – Помоги мне, Скафлок! Я презираю себя за трусость, но мне страшно… Мне страшно быть одной!

Он потрепал ее по волосам, а другой рукой взял за подбородок и посмотрел ей в глаза.

– Ты не одна, – пробормотал он и нежно поцеловал ее. Она ответила на его поцелуи, ее губы были мягкими, теплыми и солеными от слез.

– Выпей, – предложил он, протягивая ей кубок с вином.

Она сделала несколько глотков и свернулась калачиком в его объятиях. Он ласкал ее и успокаивал, как умел, ибо ему казалось верхом несправедливости то, что она несчастна, и потому прошептал еле слышно заклинания, которые прогоняли тоску и печаль.

Фреда вспомнила, что она – дочь Орма Силача и что отец ее был человек сурового, непреклонного нрава, который говорил своим детям такие слова: «От судьбы не убежишь, но встречать ее надо мужественно».

Она села прямо и сказала Скафлоку:

– Спасибо тебе за твою доброту. Я в порядке.

Он хмыкнул:

– Тогда самое время перекусить.

Но сначала нужно было переодеться. Скафлок подал девушке прозрачное, невесомое платье из тех, какие шьют и носят эльфийки. Она покраснела, ибо платье это мало что скрывало, но с удовольствием надела на руки тяжелые золотые браслеты, а Скафлок увенчал ее переливчатой бриллиантовой диадемой.

Они вышли в длинный коридор, который проявился не сразу, а постепенно, как бы наливаясь красками. Вдоль мраморных стен тянулись рядами колонны, рисунки и узоры на шпалерах и коврах медленно изменялись, словно в диковинном танце.

Навстречу им то и дело попадались рабы-гоблины, зеленокожие и приземистые, но все же привлекательные на вид. Один раз Фреда с криком вцепилась в руку Скафлока: мимо них проскользнул желтый призрак с канделябром. Потом они увидели карлика, который семенил по коридору, выставив перед собой щит.

– Кто это? – прошептала Фреда.

Скафлок усмехнулся:

– Катайский шен. [25] Мы захватили его в одном из набегов. Он сильный, и из него получился хороший раб. Но такие, как он, могут ходить только по прямой, вот он и носит щит, чтобы не ударяться о стены.

Фреда засмеялась. Скафлок восторженно слушал ее звонкий смех. В смехе эльфиек всегда таилась злобная насмешка, но улыбка Фреды похожа была на светлое весеннее утро.

Они отведали изысканных яств. За столом, кроме них, никого не было. Откуда-то доносилась негромкая музыка. Скафлок сказал:

Она потупила глаза, чувствуя, как на щеках вновь выступает румянец, и не смогла сдержать улыбку.

Но тут же ее охватило раскаяние.

– Не пристало мне веселиться, когда мертвы мои родичи. Сломалось то дерево, что укрывало землю своими ветвями, и ветер гуляет в пустынных полях… – Оборвав себя, она сказала просто: – Мы все что-то теряем, когда уходят хорошие люди.

– Если они были хорошими, не стоит убиваться по ним, – сказал Скафлок, – ибо они избавились от тягот нашего мира и отправились к Тому, кто над нами. По правде говоря, мне думается, лишь твой плач не дает им наслаждаться своим счастьем.

Фреда крепко стиснула его руку:

– Священник говорил, что те, кто умер без отпущения грехов… – Она приложила ладонь к глазам. – Я любила их, а они ушли, и я плачу по ним в одиночестве.

Скафлок прикоснулся губами к ее щеке.

– Ты не одна, пока я жив, – пробормотал он. – А священник пускай болтает. Что он ведает?

Они вошли в зал, арочные своды которого были так высоки, что взгляд не улавливал их очертаний. Там перед ними предстала женщина неописуемой, неземной красоты. Рядом с ней Фреда ощутила себя неуклюжей дурнушкой.