А они, вопреки его рассуждениям, яростно жужжали и ползали под колпаком тазика. Он понес их в кухню, к задней двери, выходящей на площадку, куда летом доставляли молоко для обитателей отеля. Холодный ветер ударил в его почти обнаженное тело, ноги сразу же застыли на ледяном бетоне. Он поставил картонку с осами на площадку и, выпрямившись, взглянул на термометр — 25° по Фаренгейту. К утру холод убьет их. Он вошел внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. Потом, подумав, запер ее на задвижку.

Он снова прошел в кухню, выключил в ней свет и постоял некоторое время в темноте, испытывая желание напиться. Отель вдруг показался ему полным тысяч тайных звуков: стонами, скрипами и вздохами ветра под карнизом крыши, где прячутся еще другие гнезда, как смертоносные фрукты.

Внезапно он понял, что ему больше не нравится «Оверлук», словно его сына покусали не осы, пережившие каким-то чудом газовую атаку, а сам отель.

Последняя мысль, пришедшая ему в голову до того, как подняться в спальню

Отныне, Джек, ты будешь держать себя в руках. Никогда, слышишь, никогда больше не теряй самообладания, что бы пи случилось,

была ясным и решительным императивом.

Проходя через холл, он вновь вытер губы тыльной стороной ладони.

Лежа на кушетке в одних кальсонах, Денни Торранс казался совсем маленьким. Он поглядывал на доктора («Зови меня Биллом») Эдмондса, который придвигал к нему большой черный аппарат. Денни скосил глаза, чтобы лучше рассмотреть его.

— Не бойся, парень, — сказал Билл Эдмондс, — это электроэнцефалограф. Он не делает больно.

— Электро…

— Мы называем его ЭЭГ для краткости. Я прикреплю к твоей голове пучок проводов, и стрелка в окошечке будет регистрировать волны, исходящие из твоего мозга.

— Как в книжке «Человек с шестью миллионами»?

— Примерно. А ты хотел бы стать Стивом Остеном, когда вырастешь?

— Вовсе нет, — запротестовал Денни. А тем временем сестра прикрепляла электроды к выбритым местам на макушке Денни. — Мой папа говорил, что когда-нибудь у него будет короткое замыкание, и тогда мы все окажемся в чер… в очень трудном положении.

— Бывал я в таком положении, — заметил доктор дружелюбно, — и не один раз. Этот аппарат может поведать нам о многом, Денни.

— Например?

— Например, о том, страдаешь ли ты эпилепсией. Только нужно выяснить…

— Да, я знаю, что такое эпи… лепсия.

— Откуда?

— В нашем детском садике в Вермонте — а я, когда был маленьким, ходил в садик — был один мальчик, так с ним часто приключался родимчик, и тогда говорили это слово.

Эдмондс и сестра обменялись быстрыми смешливыми взглядами.

— Изложено не очень изящно, но правильно. Только, Денни, вместо «родимчик» надо говорить «припадок». А теперь лежи тихо, как мышка.

— О’кей.

— Денни, когда у тебя бывают эти самые… — ну, как ты их там ни назови, — ты, случайно, не видишь перед глазами яркие вспышки?

— Нет.

— И не слышишь никаких звуков: ни колокольчика, ни дверного звонка — ничего?

— Не-е-е.

— А как насчет странных запахов, например, апельсинов, или опилок, или чего-то гнилого?

— Нет, сэр.

— И тебе не хочется плакать перед тем, как потерять сознание, даже если у тебя нет повода для горя?

— Никогда!

— Вот и прекрасно!

— А я болен эпилепсией, доктор Билл?

— Не думаю, Денни. Еще немножко полежи, сейчас закончим.

Минут пять машина гудела и чертила линии, потом доктор Эдмондс выключил ее.

— Вставай, парень, — сказал он отрывисто. — Пусть сестра Салли снимет электроды, а потом выйди в соседнюю комнату, мне нужно поговорить с тобой.

— Ладно.

— А вы, Салли, перед тем как отпустить его, возьмите у него анализы.

Доктор Эдмондс вырвал из аппарата длинный сверток бумаги и вышел в соседнюю комнату, рассматривая его.

— Сейчас я немного уколю тебя в руку, — сказала сестра, когда Денни натянул штаны. — Нужно проверить, нет ли у тебя туберкулеза.

— Меня кололи в садике только в прошлом году.

— Ну, это было давно, ведь ты теперь большой мальчик.

— Ну ладно, — печально вздохнул Денни, протягивая руку для жертвоприношения.