Шрифт:
На мгновение зал затих. Гленда Руфь ощущала тепло руки Фалькенберга. Легкая ласка обещала гораздо больше, и девушка неожиданно обрадовалась, но одновременно ощутила укол страха. Он говорил очень негромко, но все эти люди за столом перестали пить, барабаны стихли, замолкли трубы — все прекратилось по его легкому кивку. Такая власть пугает.
Коренастый старший волынщик выбрал молодого тенора. Снова заиграли одна волынка и один барабан. Началась песня.
— Слышали ли вы сказание о лживом Сейклде? Слышали ли вы о лорде Скрупе? Он изловил Кинмонта, чтобы повесить на Хариби…
— Джон, пожалуйста, слушайте, — попросила она.
Новость сообщили храброму Баклею,Его обитель — Брэнксам-Хилл,Что лорд Скруп захватил Кинмонта ВиллиМеж вечерней и дневной зарей.Он ударил по столу кулаком,Подпрыгнула чаша, и расплескалось красное вино.«Да будет проклятие на моей голове, — сказал он, —Но я отомщу лорду Скрупу».— Джон, правда.
— Наверно, вам нужно послушать, — мягко сказал он. Поднял свой стакан, а молодой голос набирал силу.
Это мой шлем или вдовий платок?Это мое копье или ветка ивы?Неужели у меня рука женщины,Что английский лорд смеет смеяться надо мной?Песня кончилась. Фалькенберг сделал знак официанту.
— Выпьем еще, — сказал он. — И больше никаких разговоров о политике.
Остальную часть вечера они провели, участвуя в пирушке. Офицеры Фалькенберга и фридландцы оказались образованными людьми, и Гленда Руфь провела очень приятный вечер: все в зале соперничали, стараясь привлечь ее внимание.
Ее учили танцам и песням десятка культур, и она выпила слишком много.
Наконец Фалькенберг встал.
— Я провожу вас до вашей квартиры, — сказал он.
— Хорошо. — Она взяла его под руку, и они прошли через редеющую толпу. — У вас часто бывают такие пирушки? — спросила девушка.
— Когда можем. — Они дошли до выхода. Словно ниоткуда возник рядовой в белом и открыл перед ними дверь. На шее рядового уходил под воротник рваный шрам, и она подумала, что ей было бы страшно встретиться с ним где-нибудь в другом месте.
— Спокойной ночи, мисс, — сказал рядовой. Голос его звучал необычно, чуть хрипловато, как будто он искренне о ней заботился.
Они пересекли плац. Ночь была ясная, и небо полно звезд. С реки, которая протекает мимо старой крепости, доносились слабые звуки.
— Хотела бы я, чтобы это никогда не кончалось, — сказала Гленда Руфь.
— Почему?
— Потому что… вы здесь создали искусственный мир. Стена славы отгораживает вас от реальности, от всего, что мы делаем. А когда этот мир исчезнет, вы снова пойдете на войну. — Назад, к тому, о чем пел тот мальчишка в старинной зловещей балладе.
— Хорошо сказано. Стена славы. Может, именно ее мы и строим.
Они дошли до квартир, отведенных старшим офицерам. Их двери были рядом. Гленда остановилась перед дверью, входить не хотелось. Комната пуста, а завтра ее ждет Совет… она повернулась к Фалькенбергу и горько сказала:
— А должно ли это кончаться? Несколько минут я была счастлива. А теперь…
— Не обязательно, чтобы это кончилось, но понимаете ли вы, что делаете?
— Нет. — Она отошла от своей двери и открыла дверь Фалькенберга. Постояла немного, потом рассмеялась. — Я собиралась сказать какую-нибудь глупость. Что-нибудь вроде: «Давайте выпьем на посошок». Но я бы имела в виду другое, и вы бы это знали, так что какой смысл в притворстве?
— В притворстве нет смысла. По крайней мере между нами. Притворство для солдатских девушек и для любовниц.
— Джон, боже, Джон, вы так же одиноки, как я?
— Да. Конечно.
— Тогда мы не можем допустить, чтобы пирушка кончилась. Пока остается хотя бы одно мгновение. — Она вошла в его комнату.
Немного погодя он последовал за ней и закрыл дверь.
Ночью она смогла забыть об их конфликте, но когда утром вышла из его комнаты, вернулось воспоминание о старинной балладе.
Она знала, что должна что-то сделать, но не может же она предупредить Баннистера. Совет, революция, независимость — ничто не утратило своей важности; но, продолжая служить этим целям, она чувствовала себя отчужденной от них.