— Катръ дежене… скомандовалъ ему Капитонъ Васильевичъ.

— Oui, monsieur. Quel vin d'esirez-vous?

Было заказано и вино, причемъ Капитонъ Васильевичъ прибавилъ:

— Е оде’вы рюсъ.

— Vodka russe? Oui, monsieur… поклонился гарсонъ.

— Да неужели водка здсь есть? радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ.

— Есть. Держутъ. Вдову Попову сейчасъ подадутъ.

— Ну, скажи на милость, а мы въ Париж раза три русскую водку спрашивали — и нигд намъ не подали. Такъ потомъ и бросили спрашивать. Везд коньякомъ вмсто водки пробавлялись.

— То Парижъ, а это Ницца. Здсь русскихъ ступа не протолченая, а потому для русскихъ все держутъ. Въ ресторан Лондонъ Хоусъ можете даже черный хлбъ получить, икру свжую, семгу. Водка русская здсь почти во всхъ ресторанахъ, разсказывалъ Капитонъ Васильевичъ.

Конуринъ просіялъ и даже перекрестился отъ радости.

— Слава Богу! Наконецъ-то посл долгаго поста русской водочки хлебнемъ, сказалъ онъ. — А я ужъ думалъ, что до русской земли съ ней не увижусь.

— Есть, есть, сейчасъ увидитесь, но только за нее дорого берутъ.

— Да ну ее, дороговизну! Не наживать деньги сюда пріхали, а проживать. Только-бы дали.

— Вонъ несутъ бутылку.

— Несутъ! Несутъ! Она, голубушка… По бутылк вижу, что она!

Конуринъ весело потиралъ руки. Гарсонъ поставилъ рюмки и принялся откупоривать бутылку.

— А чмъ закусить? спрашивалъ собесдниковъ Капитонъ Васильевичъ. — Редиской, колбасой?

— Да ужъ что тутъ о закуск разсуждать, коли до водки добрались! Первую-то рюмку вотъ хоть булочкой закусимъ, отвчалъ Конуринъ, взявъ въ руку рюмку. — Голубушка, русская водочка, дв съ половиной недли мы съ тобой не видлись. Не разучился-ли ужъ я и пить-то тебя, милую? продолжалъ онъ.

— Что это вы, Иванъ Кондратьичъ, словно пьяница приговариваете, оборвала его Глафира Семеновна.

— Не пьяница я, матушка, а просто у меня привычка къ водк… Двадцать лтъ подъ-рядъ я безъ рюмки водки за столъ не садился, а тутъ вдругъ выхалъ заграницу и препона. Вотъ ужъ теперь за эту водку съ удовольствіемъ скажу: вивъ ли Франсъ!

Мужчины чокнулись другъ съ другомъ и выпили.

— Нтъ, не разучился пить ее, отлично выпилъ, сказалъ Конуринъ, запихивая себ въ ротъ кусокъ благо хлба на закуску, и сталъ наливать водку въ рюмки вторично. — Господа! Теперь за ту акулу выпьемте, что мы видли давеча на берегу. — Нужно помянуть покойницу.

Гарсонъ между тмъ подалъ редиску, масло и колбасу, нарзанную кусочками. Водкопитіе было повторено. Конуринъ продолжалъ бормотать безъ умолку.

— Вотъ ужъ я теперь никогда не забуду, что есть на свт городъ Ницца. А изъ-за чего? Изъ-за того, что мы въ ней нашу русскую, православную водку нашли. — Господа! По третьей? Я третью рюмку наливаю.

Собесдники не отказывались.

Гарсонъ подалъ омлетъ.

— Неси, неси, господинъ гарсонъ, назадъ! замахалъ руками Конуринъ.

— Отчего? Вдь это-же яичница, — сказалъ Капитонъ Васильевичъ.

— Знаемъ! Въ Париж намъ въ эту яичницу улитокъ зажарили. Да еще хорошо, что яичница-то, кром того, была и незажаренными улитками въ раковинахъ обложена, такъ мы догадались.

— Что вы, помилуйте, да это простая яичница съ ветчиной. Видите, красная копченая ветчина въ ней, — пробовалъ разъубдить Конурина Капитонъ Васильевичъ.

— А кто поручится, что это не копченая лягушка? Нтъ, ужъ я теперь далъ себ слово заграницей никакой смси не сть.

— И я не буду сть, — отрицательно покачала головой Глафира Семеновна, сдлавъ гримасу.

ли только Николай Ивановичъ и Капитонъ Васильевичъ.

— Вдь это ты на зло мн шь, Николай Иванычъ, — сказала ему жена.

— Зачмъ на зло? Просто изъ-за того, чтобы цивилизаціи подражать. Заграницей, такъ ужъ надо все сть.

Вторымъ блюдомъ была подана рыба подъ соусомъ. Глафира Семеновна опять сдлала гримасу и не прикоснулась къ рыб. Не прикоснулся и Конуринъ, сказавъ:

— Кусочки и подъ соусомъ. Не видать, что шь. Кто ее вдаетъ, можетъ быть это акула, такая-же акула, какъ давеча на берегу показывали.

— Да полноте вамъ… Это тюрбо… Самая хорошая рыба, уговаривалъ ихъ Капитонъ Васильевичъ, но тщетно.

— Нтъ, нтъ, не буду я сть. Водки я съ вами выпью, но закушу булкой, сказалъ Конуринъ.

— А хоть-бы и на самомъ дл акула? проговорилъ Николай Ивановичъ. — Я изъ-за заграничной цивилизаціи готовъ даже и кусокъ акулы състь, коли здсь вс ее дятъ.

И онъ придвинулъ къ себ блюдо.

Кончилось тмъ, что Глафира Семеновна и Конуринъ ли за завтракомъ только ростбифъ, сыръ и фрукты. Конуринъ, раскраснвшійся отъ выпитой водки, говорилъ: