Ежели въ семействахъ этихъ и есть книги, такъ это псенники, уличные листки, издаваемые со спекулятивною цлію и извстная всмъ «Битва русскихъ съ кабардинцами», къ стыду нашему выдержавшая двнадцать изданій. Не мало также ходитъ между молодежью по рукамъ тетрадокъ, съ никогда не бывшими въ печати стихотвореніями знаменитаго поэта-циника. Эти стихотворенія нескромны и площадны до невроятія, но не смотря на это, они читаются съ жадностію и даже затверживаются наизусть.

Что-же, спросите вы, длаютъ жены апраксинцевъ?

Положительно объ этомъ сказать довольно трудно; разъ въ недлю, именно въ субботу, он ходятъ въ баню и тамъ набираютъ новостей на цлую недлю, а дома въ сообществ нкоторыхъ кліентокъ пересуживаютъ и промываютъ эти новости до ниточки. Кліентки ихъ обыкновенно состоятъ изъ странницъ, нигд впрочемъ кром Петербурга не странствующихъ, и изъ какихъ-то темныхъ личностей женскаго пола, перепродающихъ и перекупающихъ что угодно, и вмст съ тмъ занимающихся еще нкоторыми вольными художествами, какъ-то: сватовствомъ и повивальнымъ искусствомъ.

— «Что остре меча?» опросили въ древности одного мудреца.

— Языкъ злаго человка, отвтилъ онъ.

И не ошибся. Но ежели-бы онъ жилъ въ настоящее время, и именно въ Петербург, то наврное-бы сказалъ:

— «Языкъ апраксинскихъ женъ и ихъ кліентокъ.»

И въ самомъ дл, стоитъ только имъ заговорить о чемъ-нибудь, такъ пойдутъ такія сплетни, такъ промоютъ бока субъекта, о которомъ идетъ рчь, что тому не одинъ разъ икнется. Вс говорятъ, что чиновницы — страшныя сплетницы, но я скажу, что пальма первенства въ этомъ дл принадлежитъ апраксинской женской половин рода человческаго. Искусство это доведено у нихъ до высшей точки совершенства.

Сверхъ всего сказаннаго, каждая мать семейства ставитъ себ за непремнное правило отыскивать дочери жениха, а сыну невсту; ежели-же у ней нтъ своихъ дтей, то она, отнюдь не стсняясь этимъ, отыскиваетъ для другихъ. Есть даже такія женщины, у которыхъ при вид холостаго человка или двушки на возраст, какъ-то и сердце не на мст, ихъ такъ и тянетъ связать ихъ узами гименея. Чего только не длаетъ чадолюбивая мать для своихъ двицъ: и засылаетъ своихъ кліентокъ о разузнаніи приданаго невсты, о нравственности и состояніи жениховъ, и даже именно для этаго дла ходитъ, какъ можно чаще, въ баню. Баня, — это нкотораго рода клубъ для апраксинскихъ женъ. Узнаютъ он тамъ о какой-нибудь безбрачной половин и начинаютъ переговоры чрезъ своихъ кліентокъ.

Впрочемъ вс эти кліентки, состоящія, какъ я уже сказалъ, изъ странницъ и темныхъ личностей, принимаются безъ вдома мужей. Застанетъ ихъ у себя въ дом глава семейства, такъ и по шеямъ спровадитъ.

— Что въ нихъ толку-то? говорятъ они — только опиваютъ, да объдаютъ. Вдь он трутся тутъ для того, чтобы что-нибудь выманить: ужъ сдается мн, что эта, мать Анфиса, у насъ ложку стянула.

— И что ты? мать Анфиса, — женщина такой святой жизни! Она мн даже и ладонку изъ Новагорода отъ угодниковъ дала, отвчаетъ жена.

— Что ладонка… чего она стоитъ? Ложка-то въ сто разъ дороже.

— Полно, не грши!

— А я вотъ, что сдлаю: какъ она придетъ въ другой разъ, такъ я ее за хвостъ, да палкой, замчаетъ супругъ.

Его дражайшая половина соглашается съ нимъ, но все-таки принимать къ себ въ домъ Анфису будетъ. Она безъ нея со скуки умретъ; мать Анфиса для нея нчто въ род живаго фельетона, откуда-же посл этого она будетъ получать новости, и кто принесетъ ей матеріалъ для сплетенъ, а он для нея нужны, какъ для рыбы вода.

Первая недля великаго поста, на Апраксиномъ торговля не бойкая, обновы къ празднику покупать еще рано, разв говльщицы купятъ блой кисеи на платье къ причастью; ежели-же придетъ какая-нибудь порядочная покупательница, такъ ужъ наврное попадья. Въ великой постъ он народъ денежный, съ первыхъ-же недль начинаютъ оперяться и закупать себ обновы. Апраксинцы замчаютъ, что у попадьи рука легкая, купитъ съ почину, такъ весь день будетъ хорошая торговля; но ежели придетъ купить ея сожитель, то такъ и заколодитъ, хоть лавку запирай. И такъ, я сказалъ, что первыя недли великаго поста время не бойкое: молодцы подмриваютъ товаръ, приготовляются къ счету, хозяева сидятъ въ трактирахъ, да распиваютъ чаи съ медомъ или изюмомъ; впрочемъ, нкоторые, не боясь грха, пьютъ и съ сахаромъ, а хозяйскіе сынки стоятъ на порогахъ лавокъ, да отъ нечего длать подтруниваютъ надъ сосдями-молодцами, да надъ проходящими.

— Вишь носъ-то какой у барина! тятенька врно оглоблю длалъ, окоротилъ, да ему на носъ своротилъ.

— Что-жъ, у Ванюшки, Брындахлыстовскаго молодца, длинне….

— У того не носъ, а луковица.

— Который-то теперь часъ? поди-ка часа четыре есть! говоритъ хозяйскій сынокъ изъ современныхъ, то-есть завивающій по воскресеньямъ волосы и носящій клтчатыя брюки. Онъ вынимаетъ часы и смотритъ.

— Отцы мои! еще только три четверти третьяго. Три часа съ четвертью до запору осталось.