— Да мы, тятенька, въ молодцовой въ горку играли; сперва на шереметевскій счетъ, а потомъ копйка темная.

— Смотри, въ той комнат водка стоитъ, такъ чтобъ молодцы не отлили, да не накерались.

— Хорошо-съ.

Въ другой комнат у женщинъ шелъ разговоръ о томъ, что въ Вихляндіи антихристъ народился.

— Это точно-съ, вмшивается въ разговоръ гость, не играющій въ карты. — Портретъ даже евонный продаютъ; въ вдомостяхъ было написано.

— Убить-бы его, Агафонъ Иванычъ!

— Нельзя-съ, потому что онъ все одно что змй, его ничмъ не проймешь.

— Такъ войной-бы пошли.

— Врно ужъ невозможно-съ.

— Что же онъ, батюшка, пьетъ и стъ, какъ и мы?

— Ничего не стъ, окром христіанскихъ душъ: четыре кажинный день съдаетъ.

— Анна Ивановна! Наталья Дмитренна! вареньица-то, постилки-то? Кушайте пожалуста! — угощаетъ Аграфена Ивановна.

Гостьи съдаютъ по ложк варенья.

— Теперь мадеркой запейте!

— Не могу, мать моя, и то дв выпила.

— Да понатужьтесь маленько, и выпьете.

— Право, я ужъ пила.

— Какая-же вы пила, Наталья Дмитревна? На пилу вовсе не похожи, съострилъ гость, повствовавшій онъ антихрист.

У стола съ закуской сидли Ваня, его пріятель, Шаня, завитой фертикъ, съ буклями на вискахъ въ вид сосисокъ и Ларя, юноша въ сертук ниже колнъ и въ черномъ бархатномъ жилет малиновыми червячками. Они говорили въ полголоса.

— Я теб скажу, Шаня, Машка мн во всемъ потрафляетъ, разсказывалъ, размахивая руками, Ваня: просила она меня привесть ей на платье, — третьяго днясь тятенька ушелъ въ баню, я взялъ изъ лавки цлую штуку матеріи и къ ней. Привезъ. Она мн: «зачмъ это ты, говоритъ, Ваня, на два платья одной матеріи привезъ? — лучше бы разной.» — «Ничего, говорю, другой привезу, а эту бери, коли даютъ.»

Шаня былъ уже выпивши.

— Все-таки. Катька не въ примръ лучше ея.

— Тише, тятенька слышитъ.

Замтивъ, что отецъ смотритъ на него, Ваня тотчасъ-же перемнилъ разговоръ.

— Ларя! съшь кусочикъ сладенькаго пирожка.

— Можетъ это скоромный, а нынче пятница.

— И - что ты? я вдь самъ не мъ скоромнаго. Да и тятенька у насъ, ежели что въ посту скоромное, все въ форточку побросаетъ. А я теб скажу, она мн все-таки во всемъ потрафляетъ, продолжалъ онъ, увидавъ, что отецъ не обращаетъ боле на него вниманія. — Я у ней разъ какую-то чернильную выжигу голоштанникомъ обозвалъ; тотъ было на дыбы, къ тятиньк жаловаться хотлъ идти, такъ она уговорила его. помирились; только значитъ я ему за безчестье двадцать пять рублевъ заплатилъ.

— Все-таки Катька краля передъ ней?

— А я теб скажу, что для Катьки я ничего не пожалю. Пойдемте братцы, выпьемте шампанеи; у меня въ молодцовой есть бутылочка.

— Голубчики! говорила одна гостья, кивая на уходящихъ Ваню, Шаню и Ларю — и не думаютъ о судьб [13], а можетъ-быть она и близка. Что, вы еще Ваничку-то не поршили? обратилась она къ Аграфен Ивановн.

— Нтъ еще, Матрена Ивановна….

— Пора, пора! долго-ли до грха, — избалуется, молодо-зелено.

— И - что вы! онъ у насъ такой скромный, никуда одинъ не ходитъ, разв по дламъ. Признаться сказать, у насъ есть одна на примт, и хорошая бы двушка, да денегъ мало за ней — восемь тысячъ; а Иванъ Михичъ меньше десяти не хочетъ взять. «Пусть, говоритъ, лучше до тридцати лтъ оболтусомъ болтается, а меньше десяти тысячъ не возьму».

Въ молодцовой молодцы, ободренные той водкой, которую имъ прислалъ отъ щедротъ своихъ хозяинъ, собрались въ уголъ и поютъ въ полголоса.

«Крестъ начертавъ

Моисей, прямо жезломъ….»

— Стой ребята! не такъ! чего ты, едоровъ, горланишь? спускай октаву, чтобъ глуше выходило, будто бомбу по полу катаешь.

Въ другомъ углу Ваня, Шаня и Ларя пьютъ шампанское.

— Ты что-жъ Ларя, дерзай!

— Я не пью, отвчаетъ Ларя: — тятенька не велитъ.

— Мало-ли чего онъ не велитъ. Пей! Нешто онъ видитъ.

Баба!

«Что-жъ, неужели я и въ самомъ дл баба?» подумалъ Ларя и выпилъ.

— Сладко?

— Еще-бы не сладко. Вино его отуманиваетъ.

— Дивлюсь я братцы, на васъ, откуда вы деньги на кутежъ берете?

— Знамо откуда, — изъ выручки.

— Я такъ и рубля взять не могу; у насъ за выручкой старшій приказчикъ стоитъ.

— А нешто онъ не хапаетъ?

— Извстно хапаетъ. Молодцы сказываютъ, что у него четыре тысячи въ нагрудник зашито.

— Ахъ ты дура-голова, а ты заставь его, чтобъ онъ съ тобой длился; а нтъ, я-де тятеньк скажу.

— Знаете что, братцы? — дернемте-ка сейчасъ къ Машк, подалъ совтъ Ваня.

— Валяй!

— А тятенька…. заикнулся Ларя.

— Тятеньки наши не замтятъ: они въ горку играютъ, и страхъ какъ разъярившись. У меня тутъ на углу лихачъ знакомый стоитъ, — живымъ манеромъ доставитъ. Надвай, чьи попадутся, шубы, шапки и валяй!

Они вошли въ залу. Тятенька Лари проигрывалъ; онъ пыхтлъ и потиралъ рукою животъ. Потъ съ него лилъ градомъ. Ларя подошелъ къ столу. Въ эту минуту тятенька его проигралъ. Оборотивишсь, онъ увидлъ сына.