— Ты что стоишь подъ рукой! какъ подошелъ, такъ я и проигралъ, закричалъ онъ на него.

— Я ничего-съ.

— Пошелъ прочь!

Дьячокъ сидлъ съ гостемъ, повствовавшимъ объ антихрист.

— Доложу вамъ, разсказывалъ дьячокъ: у насъ въ семинаріи октава была, Нерукотворенный фамилія ему, такъ въ трезвомъ вид и пть не могъ; а водки выпьетъ, такъ хоть три часа къ ряду будетъ пть. Приступимъ и приложимся къ благодати (показываетъ на графинъ).

— Ну, теперь попремте, братцы. Ларя у тебя въ сюртук-то незамтно, спрячь бутылочку хересу. Съ собой возьмемъ.

Двнадцатый часъ. Графины долили водкой. Лица мужчинъ длались все красне, и красне; на нихъ выступалъ обильный потъ. Платки то и дло подносились ко лбу. Ваня, Шаня и Ларя еще не возвращались. Молодцы мало-по-малу начали выглядывать изъ молодцовой въ комнаты, гд были гости, а старшій приказчикъ Спиридонъ Иванычъ стоялъ у стола и смотрлъ на играющихъ въ карты.

— Что, братіе, стоите? отдернемте-ка «моря чернаго пучину», говоритъ молодцамъ дьячокъ. Иванъ Михичъ! позволь, по благодати, спть съ твоими молодцами?

— Пой, пой!

— Ну, становись, басы къ стн, тенора впередъ. Валяй!

Молодцы ршились не вдругъ. Басы взялись за подбородки, тенора покосились глазами и начали. Окончивъ ирмосъ, они пошептались между-собою и гаркнули въ честь хозяина.

Мы тебя любимъ сердечно,

Будь намъ начальникомъ вчно,

Наши зажегъ ты сердца,

Мы въ теб видимъ отца.

Рады въ огонь мы и въ воду.

Во всякую не погоду;

Каждый съ тобою намъ край

Кажется рай, рай, рай!

Иванъ Михичъ былъ очень доволенъ; онъ даже всталъ изъ-за картъ. Въ довершеніе всего, дьячокъ началъ басомъ: «достопочтеннйшему хозяину Ивану Михичу, многая лта!» «Многая, многая лта», запли молодцы; они кричали такъ громко, что даже серебро звенло въ горк.

Гость раскольникъ только отплевывался. Затравкинъ въ десятый разъ пьетъ за здоровье хозяина.

— Будь здоровъ! просто, братъ, разодолжилъ! важный балъ задалъ намъ сегодня, — ну, поцлуемся. Только однако нтъ музыки; а то я бы поплясалъ, выкинулъ бы колно.

— Мызыки нтъ? — будетъ. Зачмъ дло стало? Спиридонъ, поди позови сюда Никифора; пусть беретъ гитару и идетъ сюда. У насъ, братъ, свой бандуристъ.

— Микифоръ, Иванъ Михичъ, не можетъ играть.

— Это что, коли я приказываю….

— Да спитъ; хмлемъ маленько зашибшись.

— Ахъ онъ мерзавецъ, ужо я его!

— Да все одно-съ, не извольте безпокоиться; Степанъ на этомъ струмент маракуетъ.

— Тащи его сюда.

Явился Степанъ и началъ настраивать гитару. Приготовляясь плясать, Затравкинъ снялъ съ себя сюртукъ и кинулъ въ сторону, только такъ неловко, что онъ попалъ прямо на голову одной изъ гостьевъ. Раздались звуки «барыныни», и онъ началъ отхватывать трепака.

— Лихо, айда Затравкинъ, вотъ такъ разодолжилъ! кричали гости.

Затравкинъ по истин отличился: онъ вошелъ въ такой экстазъ, что снялъ съ себя сапоги и, надвъ ихъ на руки, началъ ими трясти и прихлопывать, какъ то длаютъ ложками полковые плясуны. Когда онъ кончилъ, его подняли на руки и начали качать. Во время пляски одинъ изъ молодцовъ усплъ стянуть со стола початую бутылку хересу.

— На рукахъ возьмутъ тя! воскликнулъ дьячокъ, смотря надъ подбрасываемаго кверху Затравкина и отъ удовольствія потирая желудокъ.

— «Мерзость!» проговорилъ раскольникъ и плюнулъ чуть-ли не въ десятый разъ.

— Чмъ-же? спросилъ дьячокъ.

— Тмъ-же, что плясаніемъ бса тшатъ.

— На пиру да воспляшутъ! даже самъ псалмопвецъ, Давидъ, скакаше, играя.

Дьячокъ понюхалъ табаку, раскольникъ снова плюнулъ и отвернулся.

— Табашники, любоди и плясаніемъ бса тшущіе, вс будутъ горть въ огн неугасимомъ.

— Табашники-то за что же?

— Табакъ есть гршное быліе, возросшее на могил великой блудницы: хмль въ головахъ, горчица въ ногахъ, а табакъ на чрев ея, а эту мерзость въ сндь употребляете, отвчалъ разсерженный раскольникъ.

— Это по-вашему, а по-нашему и священнослужители нюханіемъ занимаются.

— Что ваши священнослужители!

— А вашъ-то попъ — бглый солдатъ, еврей.

— Еврей, да вотъ позналъ вру истинную, старую; вс вры произошолъ, во всхъ былъ. лучше нашей найти не могъ. Вашъ-то попъ прізжалъ, была у нихъ пря, а что взялъ? пять часовъ бились, нашъ ему доказалъ. Вашъ плюнулъ, да и возвратился вспять: съ чмъ пріхалъ, съ тмъ и ухалъ!

— Ну, ну, оставьте, господа, вмшивается хозяинъ и прекращаетъ споръ.