— Когда же мы, Иван Анисимыч, жаловались?..

— Довольно, довольно. Дышите… Что ж не дышите?

— Мы дышим-с. Воздух здесь у вас даже очень прекрасный, — говорила шляпа котелком.

— То-то, я думаю, что тебе не воздух нужен, а баловство. Ты вот теперь сидишь, а у тебя такие мечтания в головном воображении, как бы отсюда улизнуть да скорей в «Аркадию» махнуть, а там с мамзелями…

— Вот как перед истинным, нет во мне такого головного вопля!

— Пей, пей чай-то. Ну, что ж, в шашки мне с тобой сыграть, что ли, для прокламации?

— Ежели прикажете — с большим рвением готов.

— Тащи сюда шашечницу. Она в даче, в первой комнате на окне.

Приказчик отправился и принес доску.

— Ты сколько же мне дашь вперед? — спросил его хозяин.

— Да ведь вы много лучше меня изволите играть.

— Врешь. Вы по вечерам дома как в эту игру насобачились-то! Страсть!

— Одну шашечку вперед могу дать, если вы этого желаете.

— Что одну! Давай две.

— Хорошо, извольте-с. Нам хозяину угодить — первое удовольствие. А только я проиграю-с.

— Так и надо. Неужто же тебе выиграть? Зачем же я оплеванный-то буду?

— Вам ходить-с…

— Схожено. А теперь вот так… Бери шашку-то.

— Взято-с. А теперь извольте сами кушать. Вы скушаете мою шашку, а потом я ваши две съем и в дамки…

— Нет, я этого не хочу… — воспротивился хозяин.

— Да как же-с? Ведь это правило. Пожалуйте…

— Не стану я есть твою шашку. Поставь мою шашку, я другой ход сделаю.

— Этого нельзя-с…

— А я тебе говорю: поставь! Ну?!

— Хорошо, извольте-с…

— Вот я сюда хожу.

— Да ведь здесь загорожено.

— Не твое дело.

Играют. Хозяин все-таки начинает проигрывать.

— Моя дамка, — говорит приказчик. — Я в дамки вышел.

— Врешь.

— Да ведь сами же изволите видеть, где шашка моя стоит.

— Ничего я не вижу.

— Да как же-с…

— Молчи!

— Теперича я должен все ваши шашки есть…

— Посмей…

— Иван Анисимыч…

— Не хочу больше играть. Ну, довольно вам здесь сидеть. Поезжайте домой.

Хозяин сбил шашки. Приказчики поднялись с местов и стали прощаться.

— Да в «Аркадию» у меня не сметь заезжать! — говорил хозяин. — Узнаю завтра от кого-нибудь, что видели вас там, то так уж и ждите, что завтра вам по шее.

— Слушаем-с… — отвечали приказчики и пятились к калитке.

— Кухарку спрошу завтра, в котором часу домой явились. Поняли?

— Поняли-с.

Приказчики юркнули за калитку.[17]

ЗЕМЛЯК

Дворник Калистрат Григорьев только что разнес по жильцам дрова, пришел в дворницкую, сбросил с плеч соломенный тюфячок и хотел завалиться на койку, чтобы поразмять спину, как дверь дворницкой отворилась и на пороге показался корявый и тщедушный мужичонко в заплатанном полушубке, в стоптанных валенках и с котомкой за спиной.

— Калистрата Григорьева бы мне… — начал он робко и, увидав дворника, воскликнул: — Калистрат Григорьич! Да ты это сам и есть!

— Господи, боже мой! Дядя Анисим! Какими судьбами! — удивленно раскрыл глаза дворник. — Когда приехал?

— Да вот сейчас прямо с чугунки.

— Зачем это тебя сюда принесло?

— Ох, уж и не говори! — махнул рукой мужик. — На заработки сюда приехал.

— Какие теперь зимой здесь, в Питере, заработки! До Благовещенья дня никаких тут у нас нет заработков. Кто и жил-то в Питере, так и тот теперь мается.

— Что делать, друг милый, очень уж нас в деревне-то подкосило. То есть так подкосило, так подкосило, что и сказать невозможно.

— Ну, а здесь еще больше подкосит. Один приехал или с бабой?

— Бабу в Москву на заработки отправил.

— Вот дела-то! — развел руками дворник. — Ну, разоблакайся, снимай котомку, присаживайся, коли так.

Мужик, кряхтя и охая, стал снимать котомку.

— Ты пристать-то где нее думаешь? — спрашивал дворник.

— Да где пристать! Никого у меня в Питере нету… Будь другом-благодетелем, призри до места. Мне где-нибудь, я хоть в баньке какой ни на есть старенькой на ночлег приткнусь. Так, на задворках где-нибудь.

— Какие в Питере баньки! Ты никак угорел! Нет уж, видно, надо будет старшего попросить, чтобы дозволил тебе вот здесь у нас в дворницкой переночевать.

— Будь другом-благодетелем! Денег всего двугривенный да трешник осталось. Ну, как тут с эдакими деньгами?..

— Да, брат, с двадцатью тремя копейками в Питере немного напляшешь. С чего ж вы это из деревни-то с женой потянулись?

— С голодухи, друг любезный, с голодухи. Очень уж туго нам пришлось. Матушку старушку к дьячку из хлебов в пестуньи к детям поместил, а старик в земской больнице лежать остался. Не знаю уж, и выживет ли… Нутро у него попорчено. Уезжал я, так заходил к нему… Лежит и ничего не понимает.