— Логинъ Савельичъ, да когда-же я?… слезливо воскликнула жена.

— Богъ съ тобой, Аграфена Гавриловна, Богъ съ тобой! Мужъ тяжкій грхъ на душ чувствуетъ, хочетъ покаяться, а она — на-поди! Да разв можно здсь тяжкій грхъ замолить? Я тебя спрашиваю, — можно? Къ примру, хочешь просвирку за свое здравіе състь, такъ тутъ перемшаютъ ее, и шь ты за чье-нибудь чужое спасенье, а не за свое… А тамъ, по крайности, на нижней корк на просвир прописано и твое имя и твоихъ чадовъ и домочадцевъ… Тамъ до небесъ сердцемъ-то возносишься, горячей пищи не вкушаешь, плоть свою умерщвляешь, а здсь у тебя трактиръ подъ рукой… Господи, Боже мой! — и это жена, жена богобоязненная! закончилъ Логинъ Савельичъ и умолкъ.

Аграфена Гавриловна окончательно разчувствовалась отъ словъ своего мужа и даже прослезилась. Видя все это, маленькій сынишка Оглоткова фыркнулъ и уткнулся носомъ въ рукавъ своей рубахи.

— Вонъ, пострленокъ! Ты чего смешься? ни съ того ни съ сего крикнулъ на него Логинъ Савельичъ, по тотчасъ-же спохватился и въ прежнемъ тон продолжалъ: Ты тамъ какъ хочешь думай, а я долженъ замолить свой тяжкій грхъ, и потому поду въ Новгородъ. Мн ужь и такъ въ нощи видніе было…

— Да позжай, голубчикъ, Логинъ Савельичъ! Позжай! Кто-же тебя удерживаетъ? всхлипывала жена.

— Явился старецъ сдинами убленный и изрекъ: Логинъ, возьми одръ твой…

— Не разсказывай, голубчикъ, не терзай моего сердца… упрашивала его жена, но мужъ продолжалъ:

— На утро я и свчи ставилъ и молебенъ служилъ, но тяжкій грхъ все-таки гнететъ.

— Съ Богомъ, голубчикъ, съ Богомъ! Варенька вотъ пелену вышивать кончила, такъ и ее свези. Пусть въ обители хранится… Хорошая гарусная пелена… бормотала Аграфена Гавриловна и набожно крестилась.

Черезъ десять минутъ семейство успокоилось и мирно пило чай. Аграфена Гавриловна лизала съ ложечки медъ и припоминала знакомыхъ, кого помянуть за здравіе, кого за упокой.

— Я полагаю, все это можно оставить и втун… говорилъ Логинъ Савельичъ, — потому гд мн обо всхъ упомнить? Мн впору только о своемъ грх думать… потому тамъ вдь не такъ, какъ здсь. Тамъ утреннее бдніе, часы, литургія, вечернее бдніе, всенощное, да еще правила разныя… Ну-ко, учти!…

— Все-таки Федора-то Леонтьича съ семействомъ слдовало-бы помянуть… Отецъ вдь крестный Ваничкинъ…

— Ну его къ Богу! Шестой мсяцъ семьдесятъ рублей долженъ и не отдаетъ, а на три дня бралъ.

— А сестру Софью Савельевну?

— Эту-бы и можно, да женщина-то она неосновательная! Недлю съ ней въ мир, а недлю въ ссор, - такъ что за радость?…

Спустя четверть часа, семейство Оглотковыхъ перебралось изъ столовой въ спальную. На стол лежала пелена и бисерный колпачекъ подъ паникадило. Аграфена Гавриловна сбирала мужа въ дорогу и доставала изъ комода блье.

— Къ причастному-то дню я положу теб сорочку съ вышитой грудью… говорила она.

— Зачмъ? ничего лишняго не надо! крикнулъ Логинъ Савельичъ. Коли человкъ кается, такъ долженъ быть въ смиреніи, а не о наряд думать. Положи пару блья, полотенце, платки, а новый сюртукъ я на себя надну.

— Пирожковъ съ грибками не испечь-ли, пока кухарка-то спать не легла?

— Говорятъ теб, что не токма, что масла, а и горячей пищи вкушать не буду!

Часу въ двнадцатомъ Оглотковъ тяжело вздохнулъ и отправился въ молодцовую. Молодцы повскакали съ мстъ и начали запахивать халаты.

— Завтра я въ лавку не приду, сказалъ онъ имъ. Я ду на недлю въ новгородскій монастырь и тамъ говть буду. Кузьма Федоровъ надъ вами старшій остается. Слушаться его, не пьянствовать, со двора не ходить и по трактирамъ не шляться… Поняли?

— Поняли-съ… отвчали молодцы.

— А теперь простите меня, Христа ради, въ чемъ согршилъ передъ вами или обидлъ васъ…

Логинъ Савельичъ поклонился до земли.

— И насъ простите… заговорили молодцы и также поклонились.

Спустя еще полчаса, Логинъ Савельичъ хотлъ уже ложиться спать, какъ вдругъ за дверями спальной послышался чей-то кашель.

— Кто тамъ? Войди! крикнулъ онъ.

— Это я съ… отвчалъ старшій приказчикъ Кузьма Федоровъ и вошелъ въ спальную. Я къ вамъ, Логинъ Савельичъ, можно сказать, съ почтительною просьбою. У меня вотъ тутъ письмо къ дяденьк и пять рублевъ, такъ какъ они, значитъ, въ Новгород проживаютъ по своей старости, такъ ежели вамъ не въ трудъ… Сдлайте милость… свезите…

Оглоткова даже въ жаръ кинуло.

— Да что я вамъ почталіонъ достался или разсыльный? крикнулъ онъ во все горло.

Приказчикъ юркнулъ за дверь.

— Ну, чего ты сердишься? Ложись спать и спи спокойно! утшала его жена. Завтра пораньше встать да послать за каретой… Мы тебя на желзную-то дорогу всмъ семействомъ проводимъ…

— Господи! Только этого не-доставало! всплеснулъ руками Оглотковъ. Да что я на три года въ Китай ду, что ли? Карету! Да что у насъ деньги-то бшеныя? Эта наказаніе!