— Комнатныя слова я знаю, а тутъ хмельныя слова. Это по твоей части. Самъ-же ты хвасталъ, что хмельныя слова выучилъ въ лучшую, вотъ и попроси у кондуктора, чтобы онъ принесъ пива.

— А и то попросить.

Николай Ивановичъ вынулъ изъ кармана серебряную марку и, показывая ее пробгавшему кондуктору, крикнулъ:

— Эй, херъ!.. Херъ кондукторъ! Коммензи… Вотъ вамъ нмецкая полтина… Дейчъ полтина… Биръ тринкенъ можно? Брингензи биръ… Боюсь выйти изъ вагона, чтобъ онъ не ухалъ… Два биръ… Цвей биръ… Для меня и для мадамъ… Цвей биръ, а остальное — немензи на чай…

Все это сопровождалось жестами. Кондукторъ понялъ — и явилось пиво. Кельнеръ принесъ его изъ буфета. Мужъ и жена жадно выпили по кружк.

Поздъ опять помчался.

Выпитая кружка пива раздражила еще больше жажду Николая Ивановича и Глафиры Семеновны.

— Господи! Хоть-бы чайку гд нибудь напиться въ охотку, — говорила Глафира Семеновна мужу. — Неужто поздъ такъ все и будетъ мчаться до Берлина безъ остановки? Гд пообдаемъ? Гд-же мы поужинаемъ? Хоть бифштексъ какой-нибудь състь и супцу похлебать. Вдь нельзя-же всю дорогу сыромъ и икрой питаться. Да и хлба у меня мало. Всего только три маленькія булочки остались. Что это за житье, не пивши, не вши, помилуйте!

— Ага! жалуешься! — поддразнилъ ее мужъ — А зачмъ просилась заграницу? Сидла-бы у себя дома на Лиговк.

— Я просилась на Эйфелеву башню, я просилась къ французамъ на выставку.

— Да вдь и тамъ не слаще. Погоди, на Эйфелевой-то башн, можетъ быть, взвоешь.

— Николай Иванычъ, да попроси-же ты у кондуктора еще пива.

— Погоди, дай до станціи-то дохать.

Но на станціяхъ, какъ на грхъ, останавливались на одну минуту.

— Биръ… Биръ… Цвей биръ! Кондукторъ… Херъ кондукторъ!.. Вотъ дейчъ полтина. Валяй на всю… Можете и сами тринкенъ… Тринкензи!.. — кричалъ Николай Ивановичъ, протягивая кондуктору марку, но кондукторъ пожималъ плечами, разводилъ руками и говорилъ:

— Nur eine Minute, mein Herr…

Оберъ-кондукторъ свистлъ, локомотивъ отвчалъ на свистокъ и мчался.

— Помчалась цивилизація! — воскликнулъ Иванъ Ивановичъ. — Ахъ, чтобъ вамъ пусто было! Нтъ, наши порядки куда лучше.

— Нельзя? — спрашивала жена.

— Видишь, нельзя. Сую кондуктору полтину чай — даже денегъ не беретъ.

Поздъ мчался съ неимоврной быстротой. Мимо оконъ вагоновъ безпрерывно мелькали домики, поля засянныя озимью, выравненные, скошенные луга, фабричныя трубы или сады и огороды. Везд воздланная земля и строенія.

— Да гд-же у нихъ пустырь-то? Гд-же болота? — дивился Николай Ивановичъ.

Поздъ сгонялъ стаи птицъ съ полей. Птицы взвивались и летли… хвостами назадъ. Глафира Семеновна первая это замтила и указала мужу.

— И птицы-то здсь какія-то особенныя. Смотри-ка, задомъ летятъ. Не впередъ летятъ, а назадъ.

Николай Ивановичъ взглянулъ и самъ удивился, но тотчасъ-же сообразилъ.

— Да нтъ-же, нтъ. Это ихъ поздъ обгоняетъ, оттого такъ и кажется.

— Полно теб морочить-то меня. Будто я не понимаю. Ну, смотри, видишь, хвостами назадъ… Задомъ летятъ, задомъ… Это ужъ такія нмецкія птицы. Я помню, что насъ въ пансіон про такихъ птицъ даже учили, — стояла на своемъ жена.

Въ вагонъ пришелъ кондукторъ ревизовать билеты.

— Биръ тринкенъ… Гд можно биръ тринкенъ и пость что-нибудь? — приставалъ къ нему Николай Ивановичъ.

— Эссенъ, эссенъ… — пояснила Глафира Семеновна и покраснла, что заговорила по-нмецки. — Биръ тринкенъ, тэ тринкенъ, кафе тринкенъ и эссенъ? — продолжала она.

Кондукторъ понялъ, что у него спрашиваютъ, и отвчалъ:

— K"onigsberg… K"onigsberg werden Sie gw"olf Minuten stehen…

— Поняли, поняли. Зеръ гутъ. Въ Кенигсберг двнадцать минутъ. Ну, вотъ это я понимаю! Это какъ слдуетъ. Это по-человчески! — обрадовался Николай Ивановичъ.

— А когда? Въ которомъ часу? Ви филь уръ? — спросила Глафира Семеновна и еще больше покраснла.

— Um fieben, — далъ отвтъ кондукторъ.

— Мерси… Данке… Ну, слава Богу… Въ семь часовъ. Это, стало быть, черезъ два часа. Два часа какъ-нибудь промаячимъ.

Мужъ взглянулъ на жену и одобрительно сказалъ/

— Ну, вотъ видишь… Говоришь-же по-нмецки, умешь, а разговаривать не хочешь.

— Да комнатныя и обыкновенныя слова я очень чудесно умю, только мн стыдно.

— Стыдъ не дымъ, глаза не стъ. Сади, да и длу конецъ.

Смеркалось. Супруги съ нетерпніемъ ждали Кенигсберга. При каждой остановк они высовывались изъ окна и кричали кондуктору:

— Кенигсбергъ? Кенигсбергъ!

— Nein, nein, K"onigsberg wird noch weiter.

— Фу, ты пропасть! Все еще не Кенигсбергъ! A пить и есть хочу, какъ собака! — злился Николай Ивановичъ.

Но вотъ поздъ сталъ останавливаться. Показался большой вокзалъ, ярко освщенный.

— K"onigsberg! — возгласилъ кондукторъ.

— Слава теб Господи! Наконецъ-то!