— Не до юбокъ тутъ, матушка. Бги!

Они выбжали изъ буфета, бросились къ позду и вскочили въ вагонъ.

Глаша! Гд-же наши подушки, гд-же наши саквояжи? — воскликнулъ Николай Ивановичъ, очутившись вмст съ женой въ вагон. — Боже мой, украли!.. Неужто украли? — всплеснула руками Глафира Семеновна. — Или украли, или мы не въ тотъ вагонъ сли. Такъ и есть, не въ тотъ вагонъ. Тотъ вагонъ былъ съ срой, а этотъ съ какой-то рыжей обивкой. Выходи скорй, выскакивай!

Николай Ивановичъ бросился къ запертымъ снаружи дверямъ купэ, быстро отворилъ окно и закричалъ:

— Эй, херъ, херъ…херъ кондукторъ… Отворите… Мы не въ тотъ вагонъ попали!

Но поздъ уже тронулся и быстро ускорялъ свой ходъ. На крикъ никто не обратилъ вниманія.

— Что-же это такое? Какъ намъ быть безъ подушекъ и безъ саквояжей! Въ саквояж у меня булки, сыръ и икра. Ни прилечь, ни поужинать будетъ нечмъ. Вдь этихъ двухъ котлетъ, что мы со станціи захватили, для насъ мало. Да и какія это котлеты!… Это даже и не котлеты… Он до того малы, что ихъ дв на ладонь уложишь, — вопіяла Глафира Семеновна.

— Не кричи, не кричи… На слдующей станціи пересядемъ въ свой вагонъ, — уговаривалъ ее Николай Ивановичъ. — Отыщемъ и пересядемъ.

— Какъ тутъ перессть! Какъ тутъ вагонъ отыскивать, ежели поздъ больше двухъ минутъ и на станціи не стоитъ! Только выскочишь, а поздъ ужъ и опять въ путь… Къ тому-же, теперь вечеръ, а не день. Гд тутъ отыскивать?

Какой-то нмецъ въ войлочной шапк, сидвшій съ ними въ купэ, видя ихъ безпокойство, спросилъ ихъ что-то по-нмецки, но они не поняли и только вытаращили глаза. Нмецъ повторилъ вопросъ и прибавилъ слово «Гамбургъ».

— Постой… Мы даже, кажется, не въ тотъ поздъ сли. Нмецъ что-то про Гамбургъ толкуетъ, — испуганно проговорила Глафира Семеновна, обращаясь въ мужу.

— Да что ты… Вотъ уха-то! Спроси-же его, куда мы демъ. Вдь можешь-же ты хоть про это-то спросить?! Вдь ты все-таки чему-же нибудь училась въ пансіон.

Испугъ придалъ Глафир Семеновн энергіи. Она подумала, сложила кой-какъ въ ум нмецкую фразу и задала вопросъ нмцу:

— Инъ Берлинъ виръ фаренъ? Берлинъ этотъ вагонъ?

— Nein, Madame, wir fahren nach Gamburg.

— Какъ нахъ Гамбургъ? А Берлинъ?

Нмецъ отрицательно покачалъ головой и опять что-то пробормоталъ по-нмецки.

— Да-конечно-же, не въ томъ позд демъ, — чуть не сквозь слезы сказала Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ досадливо почесалъ затылокъ.

— Ну, переплетъ! Бда безъ языка!.. — вырвалось у Николая Ивановича.

— Въ Гамбургъ, въ Гамбургъ демъ… въ Гамбургъ, — твердила Глафира Семеновва.

— Да спроси ты у нмца-то поосновательне. Можетъ быть, поздъ-то гамбургскій, а Берлинъ по дорог будетъ.

— Какъ я спрошу, ежели я не умю! Спрашивай самъ.

— Чему-же ты училась въ пансіон!

— А ты чему учился у своихъ нмцевъ-колонистовъ и чухонцевъ?

— Я учился въ лавк, продавая парусину, желзо и веревки. За меня въ пансіонъ разнымъ мадамамъ денегъ не платили. Я счетъ по-нмецки знаю, хмельныя слова знаю.

— Ты хмельныя, а я комнатныя. Про позда насъ ничего не учили.

Супруги уже начали ссориться, размахивая руками, но, наконецъ, Николай Ивановичъ плюнулъ, оттолкнулъ отъ себя жену, подслъ съ нмцу и показалъ ему свои проздные билеты. Нмецъ посмотрлъ ихъ и опять отрицательно покачалъ головой.

— Nein. Das ist hicht was. Die guhrfarten find nach Berlin, aber wir fahren nach Gamburg.

— Да Берлинъ-то будетъ по дорог, или нтъ? Вотъ что я васъ спрашиваю! — раздраженно крикнулъ Николай Ивановичъ. — Ну, можетъ быть такъ, что сначала Берлинъ, а нахеръ Гамбургъ или сначала Гамбургъ, а нахеръ Берлинъ. Нихтъ ферштейнъ?

— ?a, jа… ich verstehe… Berlin ist dort und Gamburg ist dort. Von Dirsghau sind zwei Zweigen.

Нмецъ показалъ жестами въ дв противоположныя стороны.

— Здравствуйте! Даже не въ ту сторону и демъ-то! — отскочилъ отъ нмца Николай Ивановичъ, понявъ, что по дорог не будетъ Берлина, и набросился на жену:- А все ты съ своими поправленіями въ женской уборной. Все это черезъ тебя мы перепутались… «Мн нужно поправиться! Мн нужно поправиться!» Вотъ и поправилась. Въ Гаибургъ вмсто Берлина демъ. На кой шутъ, спрашивается, намъ этотъ Гамбургъ, ежели мы черезъ Берлинъ въ Парижъ демъ? Нмецъ показываетъ, что Берлинъ-то вонъ тамъ, а насъ эво куда относитъ.

— Не могу-же я не сходить въ дамскую уборную, ежели я шесть-семь часовъ не выходя изъ вагона сидла, — оправдывалась жена.

— А не можешь, такъ не зди заграницу. Нмки-же могутъ. Отчего-же он могутъ? Или у нихъ натура другая.

— Конечно-же, должно быть, другая. Он къ здшнимъ порядкамъ привычны, а я не привычна.

— И ты заграницу выхала, такъ должна привыкать. А то извольте видть: надо въ буфетъ сть идти, а она: «я въ дамскую уборную». Черезъ тебя и ду прозвали. Нешто можетъ быть человкъ сытъ, съвши вотъ по эдакой котлетк, ежели онъ съ утра не лъ! Вдь, можетъ быть, до самаго Гамбурга другого куска въ горло не попадетъ, кром этой котлетины. А гд этотъ самый Гамбургъ? Чортъ его знаетъ, гд онъ! Можетъ быть, на краю свта.