— О чёрт! Вы лучше посоветуйте, что делать!

— Жаннат понимает... Сказали бы Энверу, что её касались руки прокажённого, и...

Аргамак захрипел и завертелся под доктором на месте, — так резко осадил его Пётр Иванович.

— Вы думаете?

— Ну что ж, о её позоре возвестят барабаны, но никто не пожелает ласк женщины, которую... которая спала с махау.

— Молчите!

Алаярбек Даниарбек только развёл руками — в одной он держал повод, и поэтому конь решительно на­правился в сторону от дороги; в другой — камчу, и конь, вообразив, что сейчас его ударят, помчался по лугу. Известно, что лошадь не может равнодушно переносить, когда её обгоняют. Конь Петра Ивановича кинулся вслед.

— Что с вами? — спросил доктор, когда они, наконец, поехали шагом. — Вы обиделись?

— Будь одного цвета с обществом, — буркнул Ала­ярбек Даниарбек, — если не хочешь быть посрамлен­ным. Вот мы и снова стремимся в пасть крокодила. О локоны! О ресницы!

Так они и вернулись обратно в ибрагимовский двор. Алаярбек Даниарбек предложил передать записку Жаннат с изложением своего плана. Но... Пётр Ивано­вич не смог написать такую записку. Он сидел на кам­не около конюшчи и поджидал, когда появится Энвербей. Он должен был появиться... И он действительно появился, но Пётр Иванович не успел сообразить что-нибудь, как Энвербей в сопровождении десятка своих турок исчез в воротах женской половины.

Внезапно там зашумели, закричали. Крик всё рос, превращался в истошный вой. И среди воплей Пётр Иванович ясно расслышал голос Жаннат. Он вскочил и прислушался.

Мимо прошагал Ибрагимбек с мрачной раздражён­ной физиономией, сжимая в руке огромную камчу. Всем своим видом он говорил: «Подождите, бабы, сей­час я вам задам!» Едва он скрылся за створкой ворот ичкари, наступила тишина, но тут же взорвалась во­плями и криками ещё более пронзительными. Громопо­добный голос заорал: «Гнать её! Бей её!» Ему вторил отчаянный визг и крик.

Алаярбек Даниарбек и Пётр Иванович кинулись к воротам, но их, конечно, не пустили. Они топтались в толпе слуг, басмачей, ничего не понимая. Ворота рас­пахнулись, и Петр Иванович лицом к лицу столкнулся с самим зятем халифа. Красное лицо его, усеянное капельками пота, подергивалось, губы дрожали. Он схватил доктора за портупею на груди и закричал:

— Проклятие, они хотели, чтобы я женился на про­кажённой! Вы доктор, вы знаете, что это значит. Это заговор на мою жизнь, на моё здоровье. Клянусь, Ибра­гим ответит!

Он отстранил рукой Петра Ивановича и, продолжая что-то выкрикивать, направился к себе. За ним бежа­ли с растерянными, гневными лицами турки.

Тотчас же следом выскочил из ворот Ибрагимбек. Глаза его бегали, он сгпел и хрипел.

— Где Энвер?

— Что с ней? — закричал Пётр Иванович. Он забыл, где он, кто стоит перед ним. Он кричал и тряс Ибрагимбека за отвороты халата. — Что ты сделал с ней?

— С ней, — растерянно мямлил Ибрагимбек, — с этой дрянью? Она сказала, что она спала с Касымбеком прокажённым...

И, оттолкнув Петра Ивановича, он крикнул ему:

— Всё равно она тебе не годится. Она прокажён­ная. Мы её прогнали.

Где-то далеко за низкими плоскими домами слы­шались удаляющиеся вопли, свист, улюлюкание. С криком бежали люди; скакали всадники. Казалось, весь кишлак бросился изгонять с позором несчастную Жаннат.

— Они убьют её!

Пётр Иванович бросился к воротам. Но на этот раз его не выпустили. Ни просьбы, ни угрозы не помогли. Его отвели к Ибрагимбеку…

Разгаданная загадка легка.

Хакани

— Вы знаете, что такое таввакуль?

— Упование на бога... Слышу часто от эмира... Он начинает с таввакуля и кончает таввакулем.

— Ну так вот, пусть эмир уповает себе на тавва­куль, а...

— Но имя его... эмир Сеид Алимхан! Это звучит на Востоке... это знамя.

— Ни для кого уже не знамя... Эмир — миф, отжив­ший, покрытый пылью и паутиной символ... Сейчас за ним идёт кучка слепых фанатиков... В игре он битый козырь...

Разговор шёл где-то на берегу беспокойной речки между двумя охотниками. Из них один — купец Мохта-дир Гасан-эд-Доуле Сенджаби — внимательно, но с до стоинством слушал очень высокого, очень тёмного лицом, очень подвижного сахиба в типичном индусском костю­ме, с зелёной сикхской чалмой на голове. Достоинство и важность сахиба измерялись высоко, судя по дорого­му убранству великолепных коней вооруженных саисов, расположившихся шагах в ста.