– Это почему?

– Ну как же? У приличных-то профессоров ручки куриные, ножки козлиные, сутулость, очечки еще хорошо. А ты? На тебе, ядрен-матрен, пахать можно! К тому же ты прожженный авантюрист. Что? Скажешь не так?

– Разумеется, не так, – усмехнулся Горислав.

– Обоснуй!

– У кур нет рук.

– Что?

– Я говорю, у кур нет рук, а у козлов – довольно мощные ноги. Кроме того, у меня контактные линзы.

– Все равно, ты больше похож на… спортсмена-троеборца. Или на ветерана спецназа. Ну, уж никак не на членкора РАН! У тебя даже живота, вон, нету, – следователь похлопал себя по объемистому чреву. – Куда это годится? Несолидно.

– Просто я нетипичный член-корреспондент.

– Вот я и говорю – пересортица, хе-хе!.. Между прочим, чего это тебя вдруг Шигин заинтересовал? Уж не вляпался ли ты, ядрен-матрен, в какую политику, а?

– Не должен вроде, – не очень уверенно ответил Костромиров.

– Искренне надеюсь! – с чувством произнес Вадим Вадимович. – Хватит с тебя октября девяносто третьего… два огнестрельных ранения и одно – осколочное; плюс – контузия… Ведь не подсуетись я тогда вовремя, так и сгнил бы в тюремной больничке! – скромно констатировал он. – Тоже! Солидный, говоришь, ученый, а поперся защищать каких-то тадепутов, точно мальчишка-карбонарий! Без него большевики не обойдутся…

– Я не депутатов защищал, а Конституцию, – вздохнул Горислав.

– Ага, как же! Да если б не твоя ненависть к покойному президенту, ты б небось про Конституцию и не вспомнил.

– А для меня он и теперь – государственный преступник, – упрямо нахмурился Костромиров.

– Ладно, ладно! – примирительно замахал рукой следователь. – О мертвых, сам знаешь, либо хорошо, либо ничего. Это еще древние римляне сказали.

– De mortuis – veritas. Тоже, кстати, латинская поговорка.

– Я ж не профессор, древним языкам не обучен. Как переводится-то?

– О мертвых – правду. И потом, я об этом деятеле всегда был однозначного мнения и не вижу причин менять его сейчас. Тем паче, что помер он на больничной койке, а не на тюремных нарах, где бы ему самое место…

– Вот разошелся! Ты ж ученый – где твоя объективность? Не станешь же ты отрицать, что у него имелись и кой-какие заслуги? Свободой и демократией, как ни крути, мы ему обязаны…

– Тебе сколько лет? – с неожиданным раздражением перебил друга Горислав. – Сто лет в обед, а жуешь ту же мякину, которой наши телемагнетизеры потчуют молодежь! Демократические свободы мы еще при Горбачеве получили, разве нет? И свободу слова, и всяких там шествий да демонстраций, и многопартийность – при нем же. Кстати, если на то пошло, в президенты Ельцина выбрали тоже при Горбачеве, до развала Союза. Причем в тот раз – по-честному, без подтасовок и коробок от ксерокса, хотя и – на свою дурью голову. Так что единственная его «заслуга» в том, что понятие либерализма в России угодило в разряд ненормативной лексики.

– Ладно, ладно! – снова замахал руками Вадим Вадимович. – Чего ты так раскипятился, честное слово? Давай уже сменим тему. Ты ж не за этим ко мне пришел, верно?

– Не за этим, прав. Старею, видимо, – стал вспыльчив и сентиментален… Скажи, Вадим, что ты знаешь о первом заместителе Шигина, некой Ольге Ивановне Копейко?

– Об Ольге Ивановне-то? – переспросил следователь и неожиданно захихикал, прикрыв рот ладошкой. – О Копейко-то? Да знаю кой-чего. Ничего особливого, но… хи, хи! Та еще штучка! Хи-хи-хи!

– Да? – насторожился Костромиров. – А по существу?

– Можно и по существу, – согласился Хватко, продолжая подхихикивать. – Значит, в антисектантской службе она имеет немалый вес и пользуется на своего шефа значительным влиянием. Но не это главное… хи-хи-хи! Сейчас я тебя удивлю, наверняка удивлю! Я тебе говорю!

– Да ты пока ничего не говоришь, хороняка. Что главное? Не теня!

– Что главное? Хи-хи-хи! Ой, не могу! – продолжал киснуть со смеху следователь. Наконец, справившись с приступом внезапного веселья, он продолжил: – Вообще-то, не в моих правилах разглашать подобную инфу, но тебе – поскольку человек ты не праздный и щепетильный – тебе скажу. Так вот, Ольга Ивановна, – тут Хватко выдержал паузу, – наша Ольга Ивановна – не совсем женщина…

– В каком смысле? – не понял Горислав.

– В половом. Она трансвестит. И еще пять лет тому назад, до операции, звали ее Олегом Ивановичем Копейко.

– Чудны дела твои, Господи! – покачал головой Костромиров. – Действительно удивил! …Интересно, а сам Шигин знает про это?

– Наверняка нет. Он же при каждом случае подчеркивает свой сугубый консерватизм в вопросах секса. Реноме обязывает.

– Феерично… – протянул Горислав и погрузился в молчание.

А замолчал он потому, что ему вдруг пришла на ум одна деталь дайвьетской легенды, которая не была «озвучена» Председателем ФАС и о которой сам он, честно говоря, тоже совсем запамятовал. Забытая подробность касалась истукана свинобога, точнее «технических характеристик» его драгоценного органа. В общем, еду верили, что Золотой Лингам обладает прямо-таки волшебной совместимостью с любым живым организмом. И стоит его только приложить к какому-либо существу, как он немедленно приживется, а существо это станет новым воплощением самого Арак Кола. Впрочем, все это не имело бы значения, когда бы не пикантное известие о шигинском заме. И еще Костромирову припомнились слова Председателя, что таинственный заказчик похищения должен находиться где-то здесь, в Москве…