Вдох-выдох… Очень, очень трудно дышать, если бы не умение входить в медитативное состояние и дышать по системе, давно бы уже запаниковал. Паника — это то же самое, что судорога. Интересно — как это тот чудак выдержал 24 минуты? Наверно, тоже боец. Иначе бы завернул ласты уже на 47-м выдохе.

Вдох-выдох… Когда придет бригадир, надо упереться и стоять на своем. Без бабок Абдуллы мне нечего делать на этом свете. Не полезу же я в горы с голыми руками?!

Вдох-выдох… Время в замкнутом пространстве становится весьма относительным понятием — если не ведешь счет. Поэтому я не сумел определить, прошло пятнадцать минут или же целая вечность, когда снаружи послышались шаги и раздался глухой голос бригадира:

— Говори через шланг.

Тотчас же через просвет просунулся со скрипом резиновый шланг и уперся мне в щеку.

Поглубже вдохнув, я со смятением в душе выпустил трубку, поймал ртом кончик шланга и, выдув наружу скопившуюся в нем воду, сделал несколько вдохов полной грудью.

Ах, какой распрекрасный, великолепный, несравненный шланг!!! Раз в десять толще проклятой трубки — дыши, не хочу! Ххррр-бульк!

— Я сказал — говори, а не дыши! — поправил меня бригадир, зажав на миг наружный конец шланга. — Говори!

— Нету у меня больше ничего!!! — отчаянно загундосил я. — 20 вам отдал, 20 — что под столом прилепил. И все! Все! Все! Клянусь Богом — нету! Да я — пустите — Петьку Дрозда в жопу поцелую! Не то что на колени… Бульк! — Бригадир резко выдернул шланг — я хватанул большущую порцию водички, на ощупь отыскивая ртом трубку и заглатывая ее кончик.

— А теперь уже не надо! — прогудел снаружи бригадир. — Теперь уже не в Петьке дело. Теперь главное — где ты взял бабки… Приду через пятнадцать минут — не скучай. На рекорд идешь, Диоген ты наш недоделанный…

Гулкие шаги удалились прочь. Опять тишина, нарушаемая лишь собственным оглушительным дыханием. Скверно, очень скверно… Долго мне таким образом не протянуть. Может, сдаться, а там посмотрим? Так, так… На половине дома Жанны Христофоровны ловкие ребятишки уже наверняка обыскали каждый квадратный сантиметр. Пока баксы не будут обнаружены, Белый меня отсюда не выпустит — сам сказал. А если я ему скажу, и тоже не выпустит? Так, так… Легкая волна паники медленно поползла от затекших плеч к макушке, ударила в виски пульсирующим стуком… А ведь и впрямь не отпустит! Белый же не дурак. Заполучив такую сумму, он сразу поймет, что обзавелся смертельным врагом. Врагом опасным, хитрым и умелым. Зачем каждый раз вздрагивать во сне, зная, что где-то рядом бродит владелец полумиллиона баксов, которые ты у него отнял? Не проще ли решить проблему, выдернув трубку из отверстия?

Господи — что же мне такое придумать?! Чтобы и баксы сохранить и живым остаться? Вроде б хрен с ними, с баксами, когда речь идет о сохранении жизни. Но теперь так получается, что спастись можно, лишь выдержав до конца — деньги отдавать ни в коем случае нельзя! Вот это я влип…

Спустя некоторое время снаружи опять послышались шаги и через просвет протиснулся шланг.

— Ну, малыш — давай поболтаем, — раздался ласковый голос Белого.

Минут пять мы общались — чтобы подольше дышать через этот распрекрасный шланг, я нес всякую чушь. Обещал, в частности, ежели выпустят, добровольно расцеловать каждый квадратный сантиметр задницы Петьки Дрозда. И клялся страшной клятвой, что люблю бригадира, как трех вместе взятых родных отцов. Да нет, куда там трех — четырех, пятерых! Люблю и ни в коем случае не стану обманывать — лучше умереть.

Бригадир же, проявляя незаурядную прозорливость, выразил непоколебимую уверенность в том, что я привез с войны отнюдь не сорок штук баксов. А сколько? Да много, много… Но не сорок. И мне, дескать, нечего здесь выделываться — надо отдавать, и все тут. А за это они меня не погонят из бригады. Оставят все, как было — даже у Петьки Дрозда извинения просить не надо — пешком постоит!

Вот это он зря сказал. Я сразу понял, что теперь уж наверняка обречен и придется мне жить и умереть в бочке. Потому что вне бочки я могу оказаться только в том случае, если скажу, где эти проклятые баксы. Заполучив баксы, меня, естественно, моментально ухайдокают. Очень, очень грустно.

Посреди нашей беседы послышались еще чьи-то шаги. Прервав разговор на полуслове, бригадир спросил кого-то:

— Ну как?

— Нету тут ни хера! — раздалось в ответ досадливое меццо-сопрано. Ага, это приперся мой названый брат Вовка. Руководитель обысковой группы. Очень приятно. Интересно — как он отреагировал на мое заточение в бочку? Я бы, например, при любом раскладе не допустил, чтобы так измывались над лучшим другом!

— Каждый сантиметр ошмонали — пусто! Полы подняли, дранку отодрали в сарае — ноль…

Правильно, Вовчик, — ничего вам найти не удастся. Есть старая расхожая аксиома: хочешь что-то спрятать получше, помести на самое видное место. Все товарищи, которые хоть раз в жизни чего-нибудь серьезно ищут, прекрасно знают это правило. И тем не менее раз за разом оно срабатывает вновь и вновь — на то оно и правило…

Однажды зимой — я тогда был курсантом военного училища — мы в составе подвижных милицейских групп (ПМГ) стажировались в несении патрульно-постовой службы.

Ближе к ночи дежурный сообщил по рации: звонит вахтер из общаги медучилища и говорит, что рядом, на пустыре, раздаются женские крики.