Шрифт:
— Есть, — я похлопал по своей дорожной сумке. — Значит, получается все бесплатно?
— Получается, — Николай улыбнулся и подмигнул мне. — Только, как мне кажется, ты занимаешься дурной работой.
— Не понял? — удивился я. — А что — есть другие варианты?
— Полно, — Николай опять подмигнул — как-то зловеще, недобро. — Я думаю, можно там найти человечка, который баксов за пятьсот-штуку соорудит твоему парню соответствующую инъекцию. Парень сейчас в промежуточном состоянии — всякое может случиться. После этой инъекции он через некоторое время загнется от сердечной недостаточности — и все проблемы решены. И не надо торчать на чердаке, подвергать себя риску…
— Какой ты зануда, Коля, — беззлобно констатировал я. — Ты всегда такой или только по выходным? А как же клятва? Как же «Не навреди»?
— А я не вредю никому, — совершенно серьезно заявил Николай. — Ты, наверно, забыл — я там вместе с тобой парился. И прекрасно знаю, кто такой этот Ахсалтаков. На таких врачебная этика не распространяется, можешь мне поверить. Я бы таких сам душил, пока силы есть…
— Это сын, Коля, — мягко возразил я. — Понимаешь? Сын. Сын за отца…
— Яблоко от яблони недалеко падает, — колюче прищурился Николай. — И вообще давай не будем об этом…
Заехав в воинскую часть, где Николай был начмедом, мы взяли все необходимое и вскоре уже поднимались в лифте на девятый этаж жилого дома, располагавшегося в трехстах метрах от частной больницы.
— Замок, — констатировал я, оказавшись на последней площадке.
— Гвоздодер, — в тон ответил Николай, вынимая из свернутого спального мешка фомку. — Радуйся, что я все предусмотрел.
— Люди, — я обвел пальцем вокруг, имея в виду три двери, выходящие на площадку. — Услышат, увидят, настучат.
— А мы тихо, — успокоил меня Николай, забираясь на лестницу и в два приема выворачивая замок из петель. — Заходи. Я потом, когда спущусь, прилажу его на место.
— А как я выйду? — мимолетно поинтересовался я, поднимаясь на чердак.
— А стропа тебе на что? — хитро подмигнул Николай. — Или ты собрался ею рыбу ловить?
— Стропа — на случай экстренной эвакуации. А если мне потребуется просто выйти? Позвонить, например?
— Я приделаю замок так, что ты откроешь люк одним рывком, — заверил Николай, подходя к окну на южной стороне. — Иди сюда — сориентирую…
Место для наблюдения Николай[подготовил мне очень удобное. Забравшись в спальник, я просидел весь остаток дня, поглядывая в бинокль на окна пятой палаты. В дневное время там виднелись лишь силуэты, но как только наступили сумерки, в палате включили свет, и я сразу разобрался в обстановке, несмотря на то что окна были наполовину пришторены сборчатыми ламбрекенами.
В палате находились четверо. Непосредственно больной, располагавшийся на широкой кровати, и трое стражей, большую часть времени сидевших на стульях у двери и лишь изредка покидавших помещение по делам. Лица больного я рассмотреть не мог — голова его была замотана бинтами, образующими своеобразный кокон. Впрочем, этого и не требовалось — мне вполне достаточно было той информации, которой снабдил меня Николай.
На огороженной автостоянке возле больницы действительно торчал фургончик «Форд». В фургончике ютились несколько горцев, которые то и дело перемещались к располагавшимся неподалеку ларькам и периодически заходили через главный вход в больницу — видимо, справлять естественные надобности. Тыльную часть больничного здания я видеть не мог, но там, судя по всему, тоже имелся автопост — пару раз оттуда выходили двое чеченообразных мужиков и, перекинувшись парой фраз с хлопцами, сидевшими в «Форде», тоже заруливали в здание. Таким образом, можно было сделать вывод: сына Ахсалтакова охраняли как минимум с министерскими почестями. Не думаю, что какому-нибудь злоумышленнику удалось бы проникнуть в здание, миновав бдительный контроль детей гор.
В ходе наблюдения вскрылась еще одна интересная подробность, на которую глазастый Николай не обратил внимания. Сына Зелимхана стерегли не одни только горцы. Метрах в пятнадцати выше по улице, в бесконечном ряду припаркованных авто, стояла черная «ГАЗ-31» с тонированными стеклами и аж четырьмя антеннами в разных местах. Я поначалу не обратил на эту машину внимания, но вскоре заметил, что из нее эпизодически выходят коротко стриженные товарищи в штатском и шастают в расположенный по соседству трехэтажный дом. Номерок у «Волги» были государственный, товарищи, что шастают в дом, имели весьма специфический облик, позволяющий почти безошибочно отнести их к когорте некогда всемогущего ведомства, но не это указывало на их заинтересованность в моем поднадзорном. На следующий день ровно в девять утра проторчавшую всю ночь у больницы «Волгу» сменил такой же «ГАЗ-31» черного цвета с тонированными стеклами. Подъехали, подождали, пока ночевавшая «Волга» выберется из ряда машин, встали на ее место. Затем из обоих авто вышли крепкие мужики в штатском и некоторое время общались: те, что ночевали здесь, активно тыкали пальцами в сторону больницы. И номерок у новоприбывшей «Волги» был… Оп! Угадайте с полраза? Правильно — стародубовский. Поверить в то, что это не более чем совпадение, мог только отъявленный оптимист. А я, напомню, с таковыми и рядом не лежал.
Какого черта фээсбэшникам нужно от ахсалтаковской семейки? Может, кто-то умный догадался взяться за разработку КОРИДОРА? Это было бы просто великолепно, но увы — я в чудеса не верю. Сколько помню, с российской стороны в коридорном бизнесе всегда были заняты до того высокопоставленные и могущественные дядьки, что посягнуть на их детище мог только сумасшедший. Или самый отвязный авантюрист типа дяди Толи Шведова…
Зелимхан прибыл к вечеру следующего дня. В 19.40 на больничную стоянку вкатил джип «Мерседес», а за ним две иномарки поплоше. Я узнал его, как только он вышел и машины и попал в световое пятно от одного из фонарей, в изобилии натыканных перед больницей. Вот он, горный волк, грозный полевой командир эпохи РЧВ и теперешний политический деятель — в одном лице. Я чуть было не прослезился от умиления, наблюдая, как это исчадие ада перемещается от машины ко входу в окружении многочисленной свиты, состоявшей из крепкоплечих хлопцев с уверенными манерами опытных бойцов. С этим типом меня связывало многое — пусть не самое лучшее в моей жизни, тем не менее из песни слова не выкинешь…