– Уверена, только дай нам поговорить вдвоем! Если… если ты мне веришь.

– Боюсь, нам не осталось иного выхода, кроме как доверять друг другу.

Кати встала, подумав мельком, сколько уже времени ее тело обходится без отдыха, одной Силой – и как долго она еще протянет, если не начнет эту Силу беречь. Правила изменились, и об этом следовало помнить, хотя бы для того, чтобы не сделать напрасным все предприятие.

За туманом в душе мальчишки прятались неуверенность, страх и надрывная, зубастая гордость. Он явно не был покладистым братом. Неодобрительно покачав головой, Кати выдернула прозрачную каплю заклятия подчинения.

– Я прогуляюсь недалеко. Закончишь – зови.

Тагрия кивнула и принялась его будить. Взволнованные голоса нагнали Кати у края полянки и преследовали, пока она пробиралась меж деревьев, обходя колючие заросли и перешагивая упавшие стволы. Однажды долетел звук пощечины – решительная девочка Тагрия взялась за брата всерьез. Кати нахмурилась, когда поняла, что снова представляет на ее месте Зиту. Что, в самом деле, между ними общего, кроме беременности?

Сапоги утопали в прелой земле. Кружевные полосы солнечного света то бледнели от набежавшего облака, то наливались золотым теплом, рассыпаясь осколками коричнево-зеленых бликов. Пахло свежестью и хвоей. Удивляясь самой себе, Кати прижалась лбом к бугристому стволу. По примеру Тагрии сорвала иголку, надкусила осторожно. Кислота. Горечь. Жизнь.

– Кати! – раздался далекий зов. – Мы закончили!

Мгновение Кати еще стояла, не открывая глаз – чтобы рывком оторваться от ствола и пойти на голос.

Молодой дикарь Бетаран являл собой потрепанное воплощение недоверия и неприязни. Его левая щека цветом заметно отличалась от правой, на алом фоне отчетливо белел отпечаток узкой ладони. Все это, впрочем, не помешало ему приветствовать Сильную учтивым поклоном. Кати кивнула в ответ. Тагрия тем временем что-то нашептывала лежащей Море, поглаживая ее перья в опасной близости от смертоносного клюва. Грифоница, к счастью, не возражала. Подумав было, что дикарка пытается показать брату пример храбрости, Кати тут же поняла свою ошибку: Тагрия от души наслаждалась каждым прикосновением. До чего все-таки отчаянная!

– Нам пора, – сказала Кати. – Готовы?

Тагрия вскочила.

– Да!

Мальчишка явно не разделял ее энтузиазма. Его страх почти граничил с безумием – обычная реакция дикарей на грифонов. Тагрия открыла рот для гневной отповеди. Кати жестом остановила ее.

– Бетаран, – сказала она. Тот перевел глаза со страшного грифона на страшную колдунью. Кати поймала его взгляд и удержала. – Если не справишься с собой, я сделаю так, чтобы ты не боялся. Понимаешь?

Он кивнул.

– Прекрасно. Садитесь.

Угроза подействовала – Бетаран в достаточной мере овладел собой.

– Ну, Таг, – пробормотал он сестре, усаживаясь на спину грифоницы, – дождешься ты у меня!

Кати сделала вид, что не услышала. Тагрия – тоже. Мора тяжело взмыла над лесом, взяв направление к югу, к вожделенной для народа Владеющих Силой столице.

– Держись, милая, – прошептала Кати на родном языке. – Не такая уж они ноша. Зато мы с тобой увидим Храм…

Назойливые страхи Бетарана стали тухловатой приправой к путешествию, которым наслаждалась разве что Тагрия: она была спасена вместе с братом и летела на грифоне навстречу своему принцу. Кати пристально вглядывалась в линии будущего, как никогда прежде досадуя на их зыбкость и нечеткость. Почти ощупью пробиралась она сквозь густой туман к тлеющим маякам возможностей. Любой неверный шаг мог сделать вероятное неисполнимым, а недопустимое – неизбежным. Картины изменялись, наплывали друг на друга. Различимыми оставались два пути: Амона и ее собственный. Первый горел полнотой красок; второй терялся в полумраке.

Вечер застал их над чередой буковых и ясеневых лесов, характерных для центральной части Империи. Дикарские города прятались за мнимой надежностью толстых стен, охраняемых неусыпными стражами-жрецами, но сам воздух над ними, казалось, был соткан из страха. Мора с натугой взмахивала крыльями. Людские эмоции добавляли тяжести ее и без того немалому грузу.

– Отдохнем до утра, – сказала ей Кати. – Выбери место подальше от них всех.

Вскоре грифоница опустилась на берег одного из нешироких притоков Лунды. Медлительный поток серебрился в угасающем свете; над самой водой перешептывались, поигрывая шишечками и юной листвой, заросли ольхи. Мора облегченно растянулась на траве. Тагрия и Бетаран дружно растирали затекшие ноги. Кати спустилась к реке и остановилась, глядя вниз. Над поверхностью воды взлетали и падали обратно мелкие рыбешки. Частые круги разбегались от них, как от дождя.

Неловкие шаги вспугнули ее задумчивость. Тагрия встала рядом. Посмотрела на реку, потом на Кати.

– Вода еще холодная, я знаю…

– Думаю, мы можем себе это позволить, – улыбнулась Кати, догадавшись, как хочется дикарке смыть с себя даже память о недолгом рабстве.

Лохматая голова Бетарана появилась наверху, когда Кати сворачивала снятую одежду. Тагрия, повизгивая, уже входила в воду. Мальчишка возмущенно фыркнул, исчез, выглянул снова – на сей раз украдкой. Кати выпрямилась и неторопливо пошла к воде, оставив его разрываться между любопытством и возмущением. Бессчетное множество раз Сильная купалась в присутствии рабов; не было никаких причин менять привычки теперь.

С берега опять долетело фырканье – громкое, вызывающее. Бетаран побежал и скрылся в зарослях ольхи ниже по течению. Тагрия с беспокойством глянула вслед.

– Не переживай, – сказала ей Кати. – Если он решит сбежать, я почувствую.

– Нет, он меня не бросит, – Тагрия вздохнула. – Надеюсь.

Кати вошла в воду с головой. Вытянув руки, поплыла. В сравнении с горным потоком Долины вода казалась теплой. Тагрия по-собачьи барахталась позади, отплевывалась и распугивала рыб. Замерзла она быстро – когда Кати вернулась к берегу, дикарка давно уже сидела, расчесывая пальцами мочалку мокрых волос. Кожа ее была синеватой и пупырчатой.