– Зачем? – Аррэтан хмуро глянула и сразу же отвела взгляд. – Он все равно не услышит. Он ждал тебя, пока был жив. Теперь что…

«И я ждала» – ей не было нужды говорить этого вслух, ни даже мысленно. Все было ясно и без слов.

– Я стоял там почти всю ночь и просил прощения, – сказал Кар. – И знаешь, мне казалось… казалось, что он меня слышит. Что он меня простил. Аррэтан, если бы и ты могла…

– Что сейчас об этом, Карий? Я все давно забыла. Забудь и ты.

Но горечь и обида внутри нее говорили другое. Кар вздохнул и признался с отчаянием:

– Я хотел вернуться, Аррэтан. Я сбежал от колдунов и прилетел… но ты была уже с Налмаком. Я увидел вас вместе… И ушел.

– А по-твоему, я должна была ждать, пока не состарюсь? – Аррэтан остановилась. Голос ее зазвенел: – Ждать, потому что ты, может быть, когда-нибудь, решил бы вернуться?!

– Я не упрекаю тебя, Аррэтан! Я…

– А что же ты делаешь?!

Кар открыл рот, но захлопнул, увидев идущего к ним Налмака. Аррэтан быстро забрала корзину и пошла навстречу мужу. Обменявшись с ним парой слов, свернула к дому, а Налмак, пуще прежнего похожий на матерого медведя, приблизился.

– Не смей тревожить мою жену, – сказал он.

– Я не хотел ее тревожить, Налмак.

– Ты это сделал. Я буду сражаться вместе с тобой, Карий, у нас общий враг, но, если еще раз к ней подойдешь…

– Не беспокойся, – с горечью ответил Кар. – Аррэтан любит тебя, а ко мне чувствует только обиду, это я говорю как колдун. А я – я лишь хотел ее прощения, и все. Но и это слишком много для такого, как я!

– Ты прав. Ты не стоишь и этого.

Кар отвернулся и быстро пошел прочь. Голос Налмака настиг его и пригвоздил к месту – все же племянник Дингхора готовился когда-то стать вождем и умел повелевать:

– Карий.

Кар обернулся.

– Когда пропал Гарион, – сказал Налмак, – его сын рассказывал, будто отца похитил грифон. Никто не поверил, конечно, тогда мы и слыхом не слыхали про живых грифонов. Парня подняли на смех. А потом случилось Нашествие, и все про то забыли. Не скажешь мне, Карий, что стало с булочником?

Сперва Кар хотел уйти – молча, и впредь никогда с Налмаком не разговаривать. Потом внутри всколыхнулась знакомая темнота, и он шагнул ближе, глядя Налмаку прямо в глаза.

– Гарион умер, – отчетливо произнес Кар. – Я убил его. Его кровь я использовал для получения колдовской Силы. Это было моим наказанием, Налмак, за то, что я пытался бежать и вернуться к вам. А теперь, если хочешь, иди расскажи об этом всем.

В молчании смотрели они друг на друга, и прохожие останавливались с тревогой, не зная, разнимать ли соперников или не мешать разговору давних знакомых.

– Я этого не сделаю, – сказал Налмак, и Кар ощутил, как он усилием воли гасит свой гнев. – Сейчас мы на одной стороне. Колдуны и впрямь улетели к Злым Землям, тут ты не врешь. Я помню свой долг перед племенем и не стану вызывать смуту. Но не думай, что вечно будешь уходить от расплаты, Карий. Ты крадешь чужих невест и бросаешь их, ты предаешь, колдуешь и убиваешь, и тебе все сходит с рук. Тебя встречают песнями, как героя. Дингхор при смерти звал тебя, ты знаешь об этом? Не меня и не Ранатора – тебя. Но ты предал его, как предал всех нас. Я чту его память, поэтому не трону тебя. Ты и без меня однажды ответишь за все.

Кар усмехнулся, и усмешка вышла волчья:

– Думаешь, я этого не знаю? Ты зря потратил слова, Налмак. Я знаю свою вину и помню о расплате. Но прежде я собираюсь победить в этой войне, а ты, если надумаешь мне мешать – умрешь. Это тебе говорит колдун.

– Я хочу этой победы не меньше твоего. Можешь меня не опасаться.

– Смотри, чтобы тебе не пришлось опасаться меня, – ответил Кар и ушел, не оглядываясь.

Вечером того же дня прилетела Мора, и Ветер передал с ее слов, что император с войском выступил из столицы, а Сильная Кати отослала грифоницу, дабы разделить с ними тяготы пути – жест, достаточно громкий, чтобы не сомневаться в его значении. Подобно самому Кару, полукровка Кати выбрала дикарей. И сколь бы высокой ни оказалась для нее цена, ее помощь в предстоящей битве стоила дороже. Еще дороже – ослабление Совета, где оставались теперь лишь два Сильных мага.

И Сильнейший, разумеется. Отцовская тень ложилась на плечи Кару явно, совсем как в юности. Стряхивая этот смертельный плащ, он слышал тихое рычание, и на память ему приходил старый, почти непобедимый в последней своей схватке волк, встреченный однажды в Ничейной Полосе. Подоспевший Ранатор решил исход столкновения, на скаку пронзив зверя копьем и протащив так через жидкий лесок до края становища. В противном случае Кар, а не волк пропитал бы в своей кровью редкий в тех краях снег.

Начавшийся сбор аггарских войск словно воскресил памятные дни последней войны с Империей. Клич, брошенный Чанретом, был прост: каждый, кто способен держать меч. Свободные земли всколыхнулись. Заставшие прежние дни воины готовились умереть с честью – зная звероподобных, мало кто надеялся на лучший исход. Юные же рвались повторить подвиги отцов, не понимая, что грядущая беда страшнее любой из случавшихся прежде, и песен об их доблести слагать может оказаться некому.

Походные шатры вокруг селения Круглого Озера тянулись уже на многие мили. Ночами пастбища казались горящими из-за бесчисленных костров. Кар по-прежнему жил в доме Чанрета, как и он, дожидаясь общего сбора и выступления и гадая, поспеет ли император прежде армии магов. О том же велись разговоры и вечерами у очага, и днем, когда на свободном участке перед лесом воины разминались в учебных боях. Кар чуял приближение отца, как, бывает, в ясный день ощущается скорый приход грозы; но и аггары, не имевшие подобных чувств, мрачнели день ото дня.