— Конечно, товарищ майор, — ответил я. — Но у «северка» очень тонкая настройка. Надо терпеливо искать.

Я прошелся по коротковолновому диапазону и попал на англоговорящего диктора.

— Этого диктора я узнал, — сказал я Жихареву уверенно, — он из британской радиостанции Би-би-си, которую ретранслирует Стокгольм. Узнал сразу по произношению, по дикции и по тембру голоса. Я его слышал не раз, когда мы проходили практику радиосвязи в Измайловском парке Москвы.

— Что он говорит? — спросил Жихарев.

— У нас полночь. У них три ночи. Они готовятся передавать новости.

— Послушаем, — приказал Жихарев.

Я не знал, учил ли он немецкий или английский. Но постарался усилить громкость. И вдруг, как снег на голову, по радио послышался голос, который крепко запомнился не мне одному, а всем американцам моего поколения с тех пор, как в 1932 году в Белый дом готовился войти новый глава государства. Как можно было не запомнить этот голос, если он слышался по радио в Америке чуть ли не каждый вечер! В штабной землянке у майора Жихарева я услышал голос президента США Франклина Делано Рузвельта.

— Выступает Рузвельт! — сказал я Жихареву, и в моем голосе прозвучала почти торжественная нотка.

— Ясно! Слушайте внимательно, — ответил он мне.

И я услышал:

«Мои американские сограждане! Наши войска вместе с войсками наших союзников успешно пересекли Ла-Манш… и сейчас уже сражаются за то, чтобы освободить… от нацистов. Чтобы восторжествовало правосудие и добрая воля для всех людей…»

Я переводил Жихареву речь Рузвельта.

Потом пошли вопросы журналистов:

«Господин президент, что вы можете сказать нам о будущем этой операции?» — спросил первый репортер.

На что Рузвельт ответил:

«Мы будем сражаться до полной победы!»

Другой журналист спросил:

«Что вы сейчас чувствуете?»

Ответ:

«Я чувствую себя прекрасно. Только хочется хоть немного поспать».

Затем британский диктор сказал, что включает пленку с выступлением главнокомандующего союзными войсками, переправлявшимися через Ла-Манш, генерала Эйзенхауэра. Зазвучал голос генерала:

«Солдаты, моряки и летчики союзных экспедиционных сил, вы собираетесь приступить к великому крестовому походу, к которому мы стремились многие месяцы. С вами все люди доброй воли во всем мире… Вы идете уничтожить германскую военную машину и ликвидировать нацистскую тиранию, угнетавшую народы Европы… Ваша задача будет не из легких. Ваш враг хорошо обучен, хорошо оснащен оружием и закален в боях. Он будет сражаться жестоко… Но с вами к победе над врагом идут все свободолюбивые народы мира… У меня есть полная уверенность в вашем мужестве и преданности долгу. Мы будем сражаться до полной и окончательной победы… И давайте просить благоволения всемогущего Бога на это великое и благородное дело».

Радиопомехи не дали мне возможность полностью услышать великолепную речь Эйзенхауэра. Но даже то, что я смог услышать и перевести, пусть и не совсем точно, искренне обрадовало моего командира роты. Он мне сказал:

— Как только завтра об этом прозвучит сообщение нашего Совинформбюро, вы, Никлас, должны будете нарисовать на большом листе фанеры южную оконечность Англии, Ла-Манш и северное побережье Франции. К тому времени, как вы закончите эту работу, мы с вами узнаем, какие воинские соединения приняли участие в открытии второго фронта, и нанесем эти сведения. Имейте в виду, Никлас, что наша с вами ночная встреча и все о «северке» должно до поры до времени оставаться строго между нами.

Вернувшись к Оксане живым и невредимым, я увидел на ее лице такую радость, которую, как сказал поэт, ни в сказке сказать, ни пером описать. Я думал, что она меня зацелует насмерть. Утром следующего дня мы пришли к окончательному решению, что, как только мы возьмем Минск, в столице Белоруссии официально оформим наши супружеские отношения. Мы надеялись, что для этого нам не потребуется предъявлять наши метрики, достаточно будет военных билетов.

1096-й день Великой Отечественной войны и канун третьей годовщины ее начала.

В 7.00 вечера майор Жихарев приказал разведроте собраться у штабной землянки. Собрание было посвящено подполковнику Петровскому. Я записал все, что Жихарев сказал тогда.

— Вчера в полдень, — произнес низким и грустным голосом Жихарев, — наш замполит танковой бригады, подполковник профессор Петровский был тяжело ранен. Это случилось по пути в штаб корпуса. Петровский ехал на «Виллисе» и попал под пулеметный обстрел «Мессершмиттов». В полевом госпитале он скончался от ран… Я собрал вас для того, чтобы все мы помянули его минутой молчания.

Затем Жихарев рассказал (главным образом для пополнения) о боевом пути профессора Петровского.

— За годы моей военной службы, — сказал после долгой паузы Жихарев, — я слышал выступления многих лекторов, комиссаров, замполитов и политруков. Но ни одного из них я не могу сравнить с профессором Петровским. Все его выступления всегда были необычайно интересными, тщательно аргументированными и доступными пониманию всех его слушателей… До 15 октября 1941 года Петровский был сугубо гражданским человеком, профессором новейшей истории в одном из престижных московских институтов. По утверждению его бывших студентов, он был одним из самых популярных преподавателей. Когда немецко-фашистские агрессоры подошли на расстояние нескольких километров к Москве и когда из столицы стали эвакуировать многие учебные заведения, государственные учреждения и промышленные предприятия, профессор Петровский оставил свою преподавательскую работу и ушел рядовым добровольцем в ряды московского народного ополчения. Он храбро защищал столицу и участвовал в разгроме фашистов под Москвой, а вскоре был назначен политруком роты. В боях под Сталинградом он стал уже комиссаром полка, а в боях на Курской дуге — замполитом нашей танковой бригады…