— Сдай на три — пять метров назад и чуть левее! — И тут же заряжающему Филиппову: — Бронебойный!

На расстоянии чуть более 300 метров правым бортом к нам появляется «Пантера». Даю залп бронебойным по гусенице. «Пантера» юзом ползет влево. Кричу Филиппову:

— Еще бронебойные!

После второго бронебойного, угодившего осколками, отлетевшими от башни, в трансмиссию, «Пантера» задымилась.

Я — Филиппову:

— Осколочный!

Осколочный попадает в раскрывшийся люк. Вражеский танк горит вместе с экипажем. Только тогда нам удалось рассмотреть, что за строение нас прикрыло: это были остатки водонапорной башни.

— …Вот и все, товарищ майор. «Пантере» пришел капут, — закончил я свой рассказ-доклад о том бое.

— Что вы увидели внутри танка? — спросил Жихарев.

Я понял, что его вопрос был на засыпку. Ответил так:

— Как же я мог заглянуть внутрь, если «Пантера» горела? Не мог же я ждать, пока она перестанет гореть и остынет… Бой ведь еще продолжался.

— Хорошо, младший лейтенант, спасибо! — сказал майор Жихарев и добавил: — Кстати, я видел ваши рисунки в блокноте, когда вы еще были без сознания в госпитале. Они мне понравились. Попрошу вас нарисовать нам для занятий на больших листах фанеры все то немецкое вооружение и танки, которые я видел в вашем блокноте. Кроме того, на отдельном листе фанеры понадобятся рисунки и технические данные старых Т-34–76 и технические данные, касающиеся тех новых машин Т-34–85, которые мы скоро получим с Урала.

Все свободное от моих служебных обязанностей время я проводил в медпункте у Оксаны. За первые три месяца нового 1944 года она узнала все до малейших подробностей обо мне, а я — о ней. Она много рассказывала о родителях. В годы своего отрочества пережили страшное время голода на Полтавщине во время Гражданской войны. Затем — студенческие годы, женитьба в Харькове, совместное распределение в Сталинград, где отец Оксаны строил тракторный завод, а мама преподавала английский язык в средней школе.

20 мая 1941 года, за месяц и два дня до начала Великой Отечественной войны, Оксана закончила восьмой класс средней школы, была принята в комсомол и собиралась провести летние каникулы на Волге, работая пионервожатой в детском лагере для младшеклассников. Но начавшаяся война сломала все планы.

Отца призвали в армию, старшего брата Оксаны — Василия — зачислили курсантом в бронетанковое училище. Как рассказала мне Оксана, в сентябре 1941 года в сталинградской газете появилось объявление о том, что для девушек, достигших 16-летнего возраста, при медицинском училище открываются курсы ускоренной подготовки медсестер для работы в военных эвакогоспиталях. И три подруги, закончившие восьмой класс средней школы круглыми отличницами: Оксана — украинка, Мария — русская и Раиса — еврейка, решили поступить на эти курсы, хотя им исполнилось лишь по четырнадцать лет. Приемной комиссии на курсах они, три рослые девушки, сказали, что им по шестнадцать, а их метрики и аттестаты утеряны во время бомбежки. Сказали, что мечтают стать «ускоренными» медицинскими сестрами в эвакогоспиталях. Если бы время было не военное, вряд ли их приняли бы без документов.

— А мамам вы сказали о своем решении? — спросил я Оксану.

— Сказали. И наши мамы поначалу грозились пойти на курсы и сказать, что нам нет еще пятнадцати лет. Но Раиса, Мария и я объявили: «Если пойдете туда, мы просто сбежим из дома на фронт и будем без всяких курсов вытаскивать тяжелораненых с поля боя». Мы ведь это в школе проходили.

— И что же мамы?

— Мамы решили: лучше уж курсы, чем побег из дома на фронт. Возможно, надеялись, что через год войне придет конец и их доченьки вернутся в школу, сядут за парты… Мы с детства дружили: вместе ходили в детсад, вместе поступили в школу, вместе читали книги, ходили в кино, на школьные вечера танцев. Любили одних и тех же героев.

— Василия Ивановича Чапаева?

— Нет. Он для мальчишек. А ты «Музыкальную историю» смотрел?

— Смотрел. Значит, Лемешев был вашим героем?

— Да, мы были, можно сказать, «лемешистками». Да у нас полкласса девчонок такими были. А другая половина — «козлитянками» были, то есть любительницами Козловского. И Лемешев, и Козловский пели арию Ленского в опере «Евгений Онегин»… А тебе, Николасик, в «Музыкальной истории», наверное, понравилась Федорова?

— Угадала! Хотя ей, Федоровой, далеко до Дины Дурбин. — Я не смог устоять, чтобы не перевести разговор на свою любимую актрису. — Знаешь, что в Дину Дурбин после фильма «Сестра его дворецкого» влюбились четверо глав государств? Так было написано в одном из голливудских журналов, мой старший брат Майк получал их из Америки.

— Кто же? — спросила Оксана.

— Черчиль — раз; Рузвельт — два; Чан Кайши — три и товарищ Сталин — четыре.

— И ты, Николасик, — пять!

— О да! — ответил я и добавил: — В своих мечтах и во сне. Но мне очень повезло, Принцесса! В жизни я встретил реальную Дину Дурбин, которая краше знаменитой американской кинозвезды.

— Да? — шутливо возмутилась Оксана. — А как ее зовут? Где она живет? У тебя с ней переписка?

— Как ее зовут, ты прекрасно знаешь, Принцесса моя дорогая. Живет она рядом со мной. Переписка нам не нужна: мы с ней общаемся живьем!

Оксана улыбнулась. Нам было хорошо вдвоем…

Оксана продолжила свой рассказ:

— В августе 42-го года нас направили в Саратовский эвакогоспиталь. А после того, как в налете на Сталинград погибло более сорока тысяч военных и гражданских, мы вернулись в Сталинград. Нас направили служить медсестрами в 62-ю армию генерала Чуйкова.

— Всех троих?

— Да, Раису, Машу и меня.

— Наверное, тяжело было среди одних мужчин?

— Знаешь, был такой случай… Мы стояли на левом берегу Волги. Начштаба одного из батальонов в полку оказался наш бывший учитель физкультуры Гришка. Он бегал за каждой юбкой. Этот Гришка в чине капитана вызвал меня к себе в штаб. Он очень обрадовался моему приходу. Я-то думала, что он меня вызывает по делу. А он… он уже подвыпил, усаживает меня рядом с собой, достает из стола начатую бутылку водки и заявляет: мол, у него день рождения и он хочет его провести со мной. Наливает стакан водки себе и стакан мне. Я из вежливости его поздравила, пригубила стакан, поставила на стол, встала и собралась уходить. Он тоже вскочил на ноги, схватил меня и полез целоваться. У меня от этой наглости закружилась голова, и я, не помня себя от возмущения, откусила ему часть верхней губы. Он залился кровью, испачкался и меня испачкал. Я растерялась, перепугалась и, не помня себя, выскочила. Примчалась в комнату, где мы жили втроем с Машей и Раей. Они видят — я вся в крови, перепугались. Стали спрашивать, что произошло. У меня нервы сдали, я на них накричала: «Вместо того чтобы задавать мне вопросы, хватайте бинты и бегите перевязывать раненого Гришку!» Они убежали. А я бросилась в чем была на койку и разрыдалась. Рыдала, пока не вернулись мои девчонки. Гришку отвезли в медсанбат… Оперировали. У него нарушилась речь, и он стал нестроевым.