И с деловито-удовлетворенным видом занятого руководителя, взявшим в свои руки и умело направившим доселе неконтролируемую деятельность в нужное русло, Валентин погрузился в просмотр электронных таблиц с отчетами за истекший квартал.

Матроны переглянулись. Поймав растерянный взгляд соратницы, «прокурорша» коротким кивком взяла труд по составлению претензии на себя.

— Ты мне все рассказал? — вполголоса спросила она сына. Получив в ответ отрывистое «да», женщина чинно подошла к столу и уселась наискосок от Григория.

Последовавшие несколько минут для Тыча и активной жалобщицы были съедены обдумыванием гладких формулировок и максимально приближенным к грамматическим канонам записыванием событий вчерашнего вечера.

Для огнегривой добрячки и сидевших подле нее подростков аналогичный временной промежуток был значительно растянут за счет унылого самокопания и вялого созерцания казенной обстановки. Единственным ярко расцвеченным предметом в кабинете была массивная полуметровая икона с образом Христа, занимавшая дальний правый от входа угол. На одном с ней уровне, прямо над столом Масленникова, был прикреплен змеиный символ медицины — рептилия, оплетающая чашу на высокой ножке. Его насыщенная синева гармонично контрастировала с яркой строгостью образа, возвращая фантазию религиозных пациентов из сфер мистических в пространство кабинета и указывая на взаимодействие веры и науки в лечебном процессе. Атеистам же данный симбиоз красноречиво намекал на творимую в сих стенах попытку объединения страстного вдохновения научных изысканий с рациональным зерном мистических откровений. По крайней мере подобное смысловое наполнение вкладывал в эти символы сам нынешний владелец кабинета — Валентин Валентинович Масленников.

Сейчас он был единственным, кто сохранял ощущение реального течения времени, с ненапряженным вниманием просматривая обнадеживающие показатели работы вверенного ему медучреждения.

В таком трехскоростном ритме восприятия и застал присутствующих Виктор, после короткого предупредительного стука отворивший дверь кабинета. Вечерних знакомых он узнал сразу и, едва сдержав злорадную ухмылку при виде сияющего шнобеля давешнего Цицерона, попросил разрешения войти.

— Проходите, Виктор Борисович. — Главный врач оторвался от монитора и окинул взглядом собравшихся. — Вы что-то говорили о пациенте из урологического отделения.

— Он здесь. Ожидает в приемной. — Виктор отодвинул стул и сел рядом с Григорием. — Если возникнет необходимость, я его сразу же приглашу.

— Хорошо. Давайте пока отложим писанину и вместе попробуем разобраться в сложившейся ситуации. Начнем с вас, молодые люди. — Валентин откинулся на спинку кресла и дал старт блицопросу: — При каких обстоятельствах вы получили травму. Повторите еще раз для всех присутствующих.

Фингальщик медленно поднялся со стула и монотонным голосом, вовсе не похожим на его вчерашний ораторский тон, начал декламировать заученные фразы:

— Вчера, около двадцати ноль-ноль, я пришел навестить приятеля, находящегося на лечении в урологическом отделении. Мы сидели в палате и спокойно разговаривали, когда вошли эти двое мужчин, — он указал на сидевших напротив докторов, — и беспричинно начали обвинять меня в нарушении больничного режима, заставляя покинуть отделение. Я отказался, мотивируя это тем, что посещения до девяти вечера разрешены. Одет я был по форме — халат, бахилы поверх обуви. Вел себя тихо.

— О сигаретке не забудь упомянуть, — кольнул Григорий.

— А что сигарета? Мы не курили. Ни я, ни мой друг вообще не курим. А окурок мы нашли в тумбочке у приятеля. И как раз в тот момент, когда я его выбрасывал в форточку, вы и вошли.

— Выброс мусора в окна запрещен больничными правилами. — Виктор понимал всю мизерность данной претензии, но лишняя зацепка могла служить подспорьем в дальнейшей психологической атаке.

— Понимаю. Каюсь. Но ведь это не повод для обращения со мной как с преступником. — Лингвистическая верткость давешнего оратора расцветала на глазах. — После того как я отказался покинуть отделение, доктора вдруг без всяких доказательств обвинили нас в употреблении наркотиков. Начали угрожать моему другу немедленной экспертизой. Видя, как он напуган, я уже было решился на уход, но этот человек, — парень указал на Тыча, — попытался меня схватить. — Я увернулся, но, поперхнувшись жвачкой, нечаянно плюнул ему в лицо. Он рассвирепел и бросился на меня. Я в страхе выскочил из палаты и побежал. Но свернул не в ту сторону и попал в тупиковый коридор. Он приближался. Я слышал его топот…

«Ты еще скажи: «шумное дыхание»», — улыбнулся про себя Виктор. Он наслаждался формой изложения событий подростком. «Мальчик далеко пойдет… Если плохо не кончит».

— …В панике я заскочил в туалет и заперся изнутри. Решил отсидеться. Но он вышиб дверь, повалил меня на пол и ударил. Вот! — Сочинитель осторожно коснулся пальцем синего островка на переносице.

— Протестую, протестую, — театрально пробасил Григорий. Ему сейчас было не до шуток. Ситуация явно складывалась не в его пользу. Но выказать нервозность — значило навлечь на себя двустороннюю атаку. И начальник, и жалобщики не преминули бы этим воспользоваться. Зная жесткий характер Масленникова, Тыч вовсе не питал иллюзий, что шеф будет полностью на его стороне. — Никакого удара не было. У меня есть свидетель в лице дежурного анестезиолога.

Но тут в игру вмешалась бойкая мамаша. Уставившись на Виктора немигающим взглядом, она сквозь узкую полоску рта процедила:

— Вы, как я понимаю, также являетесь участником инцидента. Поэтому ваши показания носят изначально предвзятый характер и не могут служить объективным источником данных.

— Простите, вы кто по специальности? — вежливо осведомился Лавриненко, подметив, что этот вопрос начинает входить у него в привычку.

— Нотариус, — сверкнула темными очами гарпия. — Но в данной ситуации это к делу не относится. Мой ребенок пострадал, и я как мать хочу восстановить справедливость и наказать виновных.